«Мотылек» стоял на площадке, где воздух, казалось, дрожал от вчерашней жары, заполняя ночь запахами дрока и дикой лаванды.

Траверс, поглядев в полумраке на Джой, коротко спросил:

— Ты не испугаешься?

И увидел, как она улыбнулась с гордым презрением. Он вспомнил, как Джой клялась, что никогда в жизни не оставит землю. А через несколько мгновений она покинет ее, оставив запах земли и всего растущего на ней ради упругого, мчащегося воздуха, — и, не произнеся ни слова, он засмеялся.

Рекс достал фонарь. Его луч заиграл на ступеньке нижнего крыла аэроплана.

— Ставь ногу сюда!

Джой Траверс спокойно ступила бы на протянутую через Ниагару проволоку, если бы Рекс потребовал этого. Он закрепил маленькую дверцу кабины; она кивнула головой, показывая, что устроилась удобно; здесь было больше места, чем в машине, а кроме того, был телефон, при помощи которого они могли общаться в полете. Он приладил ей шлем с наушниками, для чего пришлось зачесать назад волосы. Рекс соединил какие-то гофрированные трубки, расположенные с левой стороны кабины, и, прежде чем забраться на сиденье пилота позади нее, произнес слова, показавшиеся Джой невероятно романтическими:

— Ты видишь эти тучи там, наверху, слева от луны? Мы должны подняться и пройти сквозь них.

Она видела, слышала, знала только одно: он здесь, рядом!

Идущая на убыль ночь опять наполнилась постепенно нарастающим шумом. Легкий «Мотылек» быстро побежал по неровной поверхности земли и вдруг незаметно от нее оторвался. С самого начала полета все для Джой погрузилось в мягкое небытие. Земля отступала, падала вниз, уменьшалась; а «Мотылек» поднимался все выше и выше. Ничего не было видно, кроме слабого света, бледной дугой маячившего где-то на краю Вселенной. В ушах гремела дикая, неистовая музыка Эоловой арфы — ветер ревел в креплениях шасси. Она испытывала невыразимое ощущение проникновения в иную стихию; ее захлестывал восторг, который невозможно передать словами.

Внезапно до ее слуха донесся голос Рекса, удивительно громкий и близкий:

— У тебя все в порядке, да?

— Да! — воскликнула она в трубку, не веря, что невидимый Рекс ее услышит.

Но голос ответил с преувеличенной значительностью:

— Превосходная ночь, не правда ли?

— Изумительная!

Она повернула голову назад, чтобы посмотреть на него, но стремительный поток воздуха, казалось, сдул ее взгляд обратно. Она успела лишь мельком увидеть его лицо; оно было решительным, сосредоточенным и ликующим. Новый Рекс! Истинный Рекс!

Она изумленно подумала: «Это напоминает ситуацию, когда считают, что лебедь — самая красивая птица на свете, видя лишь медленно, тяжело и неуклюже бредущих по берегу лебедей, и вдруг сталкиваются с лебедем плывущим. Так и с Рексом. Я любила его и раньше. А сейчас в первый раз увидела его в своей стихии».

Она услышала в наушниках серебристый смех, и он спросил:

— Довольна, что я прилетел сюда за тобой?

В ответ на ее притворно-гневное восклицание: «Что же заставило тебя?!» — он засмеялся опять, и, хотя находился позади, невидимый, отделенный деревянным и кожаным барьером, ей показалось, будто этот мягкий глубокий голос проник в самое ее сердце, неожиданно связав их невидимыми нитями.

— Что? — О, эта кажущаяся невозмутимость, это английское умение владеть собой, так смущавшее французского графа. — Я так решил, ты знаешь. Спокойной ночи в самолете. — «Мотылек» все еще набирал высоту. — Ты ведь хотела полетать. Я случайно узнал это после твоего отъезда.

Она не спросила: «Что?» Она поняла. Она не спросила: «От кого?» Инстинкт шепнул: «Мальчик!» Но затем она забыла и о мальчике, и о себе, даже о Рексе.

Безумная музыка ветра становилась все громче. Легкий туман проносился мимо, как развевающаяся вуаль. Который, интересно, час? Джой потеряла представление о времени. Вскоре до ее слуха донеслось:

— У тебя руки не замерзли?

Она покачала головой.

Но он протягивал что-то над ее плечом. Пару больших меховых перчаток. Он держал их до тех пор, пока она не взяла. Джой натянула перчатки; они хранили тепло рук ее возлюбленного. На самом деле она забыла не только о том, что была без перчаток, но и о том, что у нее вообще есть руки.

Она забыла обо всем на свете, потому что все ее существо трепетало, как и семь часов или целую вечность назад, когда Рекс привлек ее к себе в танце в благоухающем тепле казино. А теперь в чистом и холодном, как лед, воздухе высоко над землей она подумала: «В жизни нет ничего, кроме любви и полета. Любовь и полет!»

Это было так, словно слушаешь сладостное пение. Голос достигает высшей ноты, он настолько прекрасен и радостен, что изумленному слушателю становится почти невыносимо из-за этой сладкой муки. Вот он, предел желаний! Лучшего быть не может. Но голос взлетает еще выше, разрывая пределы возможного и даруя восхищенному сердцу еще больше радости и трепетного восторга.

Ночь неуловимо менялась. Раннее утро окрашивало небо в цвета верхнего оперения голубя. Затем на востоке появилась бледно-желтая полоска. Луна сдвинулась вправо и оказалась позади. Но что это? Словно волны в лунном свете, впереди серебрится легкая небесно-голубая масса. Облака! Волнистые облака простирались повсюду, насколько охватывал взгляд!