— Не стоит беспокоиться о них, дорогая. Меня бы не удивило, если бы талантливый автор «Ловушки» прожил, согласно своим теориям, оставшуюся часть жизни холостяком, со своей очаровательной маленькой матерью, которую все принимают за сестру.

Пэнси бросила на сына взгляд, полный благодарности, печали и внимания.

— Джефф, ангел мой, боюсь, что ты тоже не очень счастлив!

— Полагаю, счастлив ровно настолько, насколько заслуживаю, — вздохнув, промолвил молодой романист.

Он был романист — инженер человеческих душ, и его счастье заключалось в проявлении живого интереса к себе, к своим близким и друзьям. Он не мог сдерживать жадного любопытства к человеческой драме, вершившейся в «Монплезире» со дня их приезда. Он был писателем, созданием двойственной природы, подобно земноводным. Как те могут обходиться без дыхания, он мог отказаться от земных радостей, погружаясь одновременно в две стихии — объективную и субъективную. Улыбнувшись про себя: «Сколько ненужной фальши тащим мы в жизнь из собственных книг», — он вновь вздохнул, приподнял темные брови и изрек:

— В конце концов, кто же по-настоящему счастлив?

Только не Джой Траверс! Она оплачивала счет, предъявленный невидимым официантом за удовольствие от скрытности и сдержанности в отношениях с Рексом. Теперь ей приходилось платить общением с совершенно незнакомым человеком. Он был вежлив, внимателен и мил, когда они встречались за столом; поддерживал беседу о новых знакомых и местных развлечениях. В кабинете он по полчаса в день диктовал ей деловые письма. Джой спрашивала себя: «Может быть, мы все еще на Харли-стрит до отъезда? И не мираж ли, не сон ли, что было здесь? Он говорит: „Доброе утро!“ Он говорит: „Доброй ночи, Джой“, — точно тем же тоном, каким произносил: „Добрый день, мисс Харрисон“».

А дальше — либо ничего не случалось, либо случалось, но Джой не замечала этого — он и она всегда находились в противоположных концах комнаты. Всегда между ними пролегало расстояние в целую комнату или балкон! Это в буквальном смысле, а в переносном — расстояние неизмеримо большее разделяло этих несчастных. Им бы лучше было утонуть в объятиях друг друга.

Надежды Джой рушились. Несмотря на свое обаяние и привлекательность, на постоянное внимание со стороны мужчин, она не была искушена в вопросах любви. То, что для нее стало первым увлечением, для него было одним из многочисленных романов, о которых она и не подозревала. Джеффи Форд был художником — артистичным, умеющим быть приятным. Как всякая творческая личность, он был изменчив в настроениях, дерзок, обидчив и настолько по-детски безрассуден, что у Джой осталась привычка делать замечания племяннику Рекса, когда тот бывал в буйном настроении:

— Персиваль Артур, перестань дурачиться, ты ведешь себя совсем как взрослый мужчина!

Но никогда раньше она не знала настоящего взрослого мужчины. А этот ушел в себя, предпочел с головой окунуться в работу, так что глухая стена возникла между ним и всем тем, что делала, думала и говорила находившаяся рядом женщина.

— Рекс! — Из одного конца комнаты.

— Прошу прощения. — Из другого конца.

— Я только хотела узнать, не нужна ли я тебе, чтобы помочь со статьями для медицинского журнала?

— О, нет, спасибо. Позже я попрошу тебя перепечатать мои наброски, но они будут готовы только через несколько дней.

— Понятно. Я уже сделала одну, приготовленную раньше. Поэтому ты не будешь возражать, если я выйду сегодня днем по своим делам?

— Разумеется, нет! Конечно, иди.

— Благодарю.

Она переодевалась в новое платье и спускалась в духоту и суету пляжа. Словно паж, рядом с ней скакал вприпрыжку Персиваль Артур, Эрот в купальном костюме, который после встречи в аквариуме с Фордами, казалось, не отпускал Джой одну, без присмотра.

Всегдашний хор выкриков, приветствий: т «Персиваль!», «Туту!». Всегдашний букет молодых рук для пожатия тянулся к паре, и бессвязная речь окутывала их.

— Туту, мой брат отправился за моторной лодкой и…

— …Брат Марселя пошел вытаскивать свою моторку и…

— …Мы собираемся покататься на водных лыжах! Пойдем, Туту…

— …Туту, идем с нами!

Но мальчик был глух ко всем искушениям, пробираясь бочком сквозь группы жарящихся на солнце рядом с Джой, обмениваясь приветствиями на трех языках, пока они не встретили своих друзей — маленькую французскую баронессу и ее брата, которые предложили подвезти их на машине посмотреть конкурс на мысе Антиб.

— О, хорошо! Если ты едешь с ними, — воскликнул Персиваль Артур как человек, освобожденный от несения караульной службы, — я, пожалуй, пойду к акваплану с друзьями.

Крошечный белый катер со свистом носился по заливу, преследуемый облаком пены и брызг, из которого доносился смех и проглядывало коричневое от загара лицо и стройное мокрое тело мальчика, балансирующего на скользящей по воде доске для серфинга.

Еще быстрее неслась «Альфа-Ромео» по белой от пыли и солнца дороге, унося Джой и ее друзей к мысу Антиб, чтобы взглянуть на развлечения, устроенные там. Особая награда ждала там того, кто сможет похвастаться самым лучшим загаром.

— Жан собирался записаться для участия в этом конкурсе, — сказала баронесса Альберта. Ее голубые глаза критически блуждали по коричневым от солнца телам, минимально прикрытым купальными костюмами, расцветившими мыс этой неожиданной выставкой всякого рода красот. — Он совершенно черный, все лето на пляже смазывал себя кремом и жарился на солнце до одурения, пока не превратился в настоящего индейца. Он гораздо темнее любого из тех, кого сейчас разглядывает жюри. Но что касается меня, я не поддерживаю этого культа медных, красных, коричневых ног и бюстов, уж извините! Грудные клетки из орехового дерева… Это явный перебор…