Чтобы малость ее взбодрить, я принялась ей петь немецкие песни, а Бела сопровождал мое пение ударами по барабану.

– Альберто, – пробормотала Эмилия и уронила слезу в воду для мытья посуды.

– Пошли, – предложила я, – выведем малыша еще разок на воздух.

Эмилия поспешно сняла свое розовое платье, надела черное, после чего мы вывели ребенка и собаку на утомительную для нас прогулку.

Когда мы вернулись, мне было предложено оценить наброски. Голова Дона, очень неплохо схваченная, лежала в плетеной корзине, а корзину какая-то простая женщина повесила себе на руку, словно только что вернулась с рынка. Дон дал понять, что предполагал продемонстрировать не только свою голову, но и вообще надеялся предстать обнаженным.

– Ну и как? – спросила Кора.

– Основной недостаток твоих картин – то, что ты их никогда не сможешь выставить.

Она полагала, что для художника не так уж и важен финансовый успех.

– Картины, на которых можно узнать твоего отца или Хеннинга, я бы наверняка выставлять не стала. А кто здесь знает Дона?

– Я сочла бы столь же неуместным, чтобы меня угадали в Юдифи или Саломее.

Ужин протекал в мирной обстановке. Эмилия удалилась с Белой и Пиппо, мы пили пиво, Дон рассказывал про Непал. Я легла довольно рано.

Чье-то прикосновение вырвало меня из глубокого сна. Рядом со мной в постели лежал Дон. К сожалению, я не располагала достаточным запасом английских ругательств.

– А ну, пошел отсюда, говнюк! – это или что-то вроде сказала ему я. Он поцеловал меня в пересохшие губы, и тут я окончательно проснулась.

– Тебе ясно сказано: мотай отсюда, иди лучше к Коре, а меня оставь в покое, – прошипела я.

– Она меня не любит, она меня выгнала! – заявил он. Мне очень стыдно в этом признаваться, но мое сопротивление выглядело недостаточно убедительным, короче, он остался со мной.

Когда на другое утро я открыла глаза, перед моим ложем стояла Кора, и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

– И вот таких людей мне приходится содержать! – сказала она.

Дон тоже проснулся и голышом ринулся из постели в ванную.

– Он сказал, что ты его не хочешь. – Мой голос звучал очень жалобно.

– Врет, скотина, – ответила Кора, – а ты и поверила, рада стараться!

– Я его не звала, сам явился среди ночи, давай лучше вообще прогоним его.

– Нельзя, мне нужен натурщик.

На другой день он уже лег с Корой. Это мне точно известно, потому что и я, в свою очередь, могла наблюдать утром этот натюрморт.

Почему, спрашивается, мы обе втюрились в эту поганую маленькую крысу? Дон не без удовольствия натравливал нас друг на друга. С этого дня в доме пошли нелады и споры, мы швыряли друг другу в лицо самые ужасные упреки. На свет Божий была извлечена история с Карло. Я сказала, что, если бы Кора не провоцировала его самым беззастенчивым образом, не было бы и попытки изнасилования, и брат мой был бы жив до сих пор. Она отвечала, что одним своим присутствием я вполне могла приостановить эту попытку и что она никогда не подталкивала меня к убийству.

А с Хеннингом как было? И здесь она старалась не запачкать руки, а всю грязную работу взвалила на меня. Кора в ответ закричала, что я сама извлекла из этого наибольшую выгоду, а теперь сижу как личинка в куске сала.

– Ты вечно пытаешься все свалить на меня! Я могу уйти, по-моему, ты именно этого добиваешься. Дон тебе важнее, чем наша многолетняя дружба.

– Нет!

Дон по большей части присутствовал при наших раздорах, лениво нежась в постели Коры, подремывая или куря сигарету. Мы были твердо убеждены, что он не понимает ни единого слова.

Вообще-то говоря, случай с Эмилией должен был нас чему-то научить, с Доном все произошло примерно так же. Оказывается, дедушка и бабушка были у него родом из Гессена, и мать говорила с ними исключительно по-немецки. Правда, сам он по-немецки только и мог сказать: «Ауфвидерзеен». Зато понимал более чем достаточно.

Но об этом я узнала, лишь когда Дон с явно шантажистскими намерениями начал подкатываться ко мне и попутно намекнул, что ему известно такое, что дает ему, как и мне, право всю свою жизнь просидеть у нас на шее. Я не восприняла его слова всерьез, но вот Эмилия по обыкновению навострила уши, пронаблюдала за реакцией Дона, а там уже сумела подсчитать, сколько будет дважды два.

Сама-то я переспала с Доном один-единственный раз, и пришлось расплачиваться за то, чем Кора начала заниматься ежедневно. Хотя наслаждаться этим занятием ей пришлось недолго, потому что спустя несколько дней ее возлюбленный захворал. Возможно, подцепил какую-то инфекцию, решила Кора и хотела было вызвать врача, но Дон категорически воспротивился. Вот и в Индии его донимал понос, и всякий раз он выздоравливал без обращения к врачу. Надо один день ничего не есть, а на следующий ничего не употреблять, кроме спирта и крекеров, и все будет в полном порядке. После голодного дня Эмилия заварила ему ромашковый чай, дала черствый белый хлеб, обжарила на плите кофейные зерна и приготовила из них своего рода угольные таблетки, которые он и принял с превеликой благодарностью, потому что любил натуральные продукты.