Шрифт:
— А я до сих пор считаю, что лучшим союзником самостийной Украины может быть только Германия, — ворвался в уши голос Хрына. — Почему? Очень просто: у Украины и Германии схожие истории, а потому и общая судьба… Где только нет нашего брата–украинца: в России и Белоруссии, в Польше и Чехословакии, в Румынии и Мадьярщине. Точно так, как и немцы: они во Франции и Швейцарии, Австрии и Польше, Прибалтике и Чехии. Мы и немцы рассеяны на половине территории Европы. И Гитлер показал, как решается такая проблема: не болтовней и всякими договорами, а штыком и кровью! Где звучит немецкая речь — там Германия! Так должны поступать и мы, украинские националисты: где живут украинцы — там Украина!.. Германия провозгласила: «Германия для немцев!» — и показала на деле, как всякая великая нация должна бороться за свою чистоту и моральное здоровье: жидов — в крематории, всех прочих инородцев — за кордон или в концлагеря! Так надлежит и нам поступить в нашей будущей украинской державе: жидов и их паскудных прихвостней — в петлю и под топор, москалей — в Россию, бульбашей — в Белоруссию, пшеков — за решетку и в концлагеря! Вот тогда Украина действительно была бы для украинцев!..
Вконец опьяневший Стах размазал по лицу слезы, от избытка чувств полез к Хрыну целоваться.
— Хорошо говоришь, друже! Верно говоришь! Но что делать, коли фюреру конец пришел? Поневоле любому союзничку рад будешь!
Шершень отпил из стакана еще несколько глотков, незаметно отодвинулся от Стаха. Не приведи господь, к нему полезет целоваться! Пил бы последний стакан да заваливался бы дрыхнуть!
«Теперь необходимо решить вопрос с чекистом, мнимым сыном полковника Чумарзина. Конечно, полковник Сухов — осторожная лисица и влезть к нему в доверие не так просто. Поэтому у чекиста пока нет ничего, чем он мог бы порадовать свое начальство, и его цепочка связи с Центром полностью не вступила в действие, отчего нащупать ее весьма сложно. Время и терпение — вот что нужно в игре, которую задумал было сыграть Шершень с советской контрразведкой. Однако времени уже нет: вчера ему сообщили, что его место надрайонного проводника займет Шусь, теперешний эсбист сотни Хрына. Молодой, хваткий, пробивной хлопец… пожалуй, даже слишком пробивной. Передать разоблаченного чекиста для дальнейшей работы ему? Смысл? Чтобы Шуеь сделал себе на этом карьеру? Как бы не так! Лучше самому без лишнего шума арестовать чекиста и взять в оборот. Будет успех, слава ему, Шершню, не будет успеха — свернуть чекисту шею и не вспоминать о нем, словно никогда его и не существовало. Пожалуй, так и нужно поступить. Причем как можно скорее, желательно завтра. Значит, нужно расставаться с Хрыном [31] и Стахом и отправляться спать…»
31
Сотня Хрына просуществует до весны 1947 года. 28 марта 1947 года сто отборных боевиков из сотен Хрына и Стаха под личным командованием Хрына устроят засаду на шоссе Санок — Цисна на заместителя министра обороны народной Польши генерала брони Кароля Сверчевского (известного всему миру по событиям гражданской войны в Испании как генерал Вальтер). В бою недалеко от города Яблонски К. Сверчевский будет убит, после чего оуновцы попадут в кольцо польских специальных армейских маневренных групп. Банда Стаха будет разгромлена, но Хрын выведет свою сотню из–под удара и прорвется через польско–советскую границу в украинские Карпаты. В бою с советским истребительным батальоном его сотня будет полностью уничтожена, Хрын ранен и взят в плен. Расстрелян.
Неужели вечером так припекает солнце? Нижняя рубашка прилипла к телу, лицо в бисеринках пота, взмокли даже волосы под конфедераткой. И это в середине сентября! Ну и погодка! Настоящее бабье лето!.. А если не лицемерить, майор? Хотя бы перед самим собой! При чем здесь солнце и бабье лето? Сейчас почти семь вечера, несет холодом. Вон капитан Вильк нахохлился, как птенец–слеток в гнезде, а майор Бучинский своим посиневшим лицом вообще смахивает на утопленника. Так что тебя бросает в пот вовсе не от жары, майор Хлобуч! Признайся, что тебе не по себе от предстоящей встречи с русским военным комендантом, которая должна состояться через несколько минут у моста.
Интересно, о чем намерен говорить с ним комендант? Потребует разоружения бригады? Начнет переговоры наподобие тех, что ведет с Хлобучем поручник Возник, представляющий командование Войска Польского? А может, захочет получить объяснения в связи с восстанием в дивизии полковника Ковальского, поднятого вчера ночью людьми Матушинського? Проклятый Матушинський! Сообщил ему о восстании только сегодня утром, поставил перед уже свершившимся фактом. И комендант сейчас потребует, чтобы Хлобуч отказал агентам Матушинського и мятежникам в убежище или принял к ним репрессивные меры, например — разоружил или выдал зачинщиков восстания. По–своему он будет прав.
Да, положение не из завидных… И все из–за Матушинського! Нет, пожалуй, из–за поручника Сивицкого, чей батальон отказался сняться с насиженного места и прибыть в лагерь бригады. Если бы этот батальон выполнил приказ о передислокации, Хлобуч еще вчера увел бы бригаду в расположение дивизии полковника Ковальского и сегодня плевал бы на все козни Матушинського. Но, увы… Кстати, почему комендант велел ему прибыть на место встречи с полутора–двумя десятками пустых телег? Занятно…
Издалека донесся натужный гул моторов, и вскоре из–за поворота показалась небольшая автоколонна. Четыре грузовика с наглухо затянутыми брезентом бортами, на подножках каждого по казаку с автоматом. У въезда на мост машины затормозили и остановились. Из кабины переднего грузовика вышли двое в таких же черкесках и кубанках, как и автоматчики, но в хромовых сапогах и с пистолетными кобурами на поясах. Вступили на мост, неторопливо направились к поджидавшей их тройке аковских офицеров.
— Панове, прошу за мной, — сказал Хлобуч Бучинскому и Вильку.
Двое приехавших дошли до середины моста, остановились. Аковцы остановились в двух–трех шагах от них.
— Советский военный комендант майор Серенко, — приложил ладонь к кубанке один из приехавших.
Ровный глуховатый голос, красивое мужественное лицо, холодный спокойный взгляд… Ладно сидящая казачья форма, начищенные до зеркального блеска сапоги, сдвинутая к правому уху кубанка… Золотые погоны, справа на груди два ряда орденов, слева — медали. «Ишь, франт! — с раздражением подумал Хлобуч. — Все вычищено, выглажено, сияет! Небось, из штабников, за всю войну не нюхавших пороху и не видевших окопной грязи. Тебя бы, как меня, хотя бы на недельку в бункер под землю к быдлу и вшам! Вот тогда я посмотрел бы на тебя, кабинетный красавец…»
— Заместитель коменданта по политической части капитан Кибкало, — козырнув, проговорил второй казачий офицер.
Выше коменданта ростом, старше возрастом… Ничем не примечательное лицо, льняные волосы, редковатые усы, внимательные глаза под выгоревшими до белизны ресницами… Черкеска кое–где помята, шаровары на коленях заметно пузырятся, сапоги явно рассчитаны на зимнюю теплую портянку. Да, капитан, рядом с комендантом ты не смотришься! Ты, комиссар, наверное, будешь играть первую скрипку в предстоящем разговоре. Красавчик–комендант не иначе обыкновенное прикрытие, блестящая балаганная игрушка, ниточки управления которой всецело в твоих комиссарских руках. Ну–с, послушаем, с чем вы явились…
Хлобуч притронулся двумя пальцами к краю конфедератки.
— Командир бригады Армии Крайовой майор Хлобуч. — Повернулся вполоборота, представил своих спутников. — Заместитель командира бригады майор Бучинский… Начальник штаба бригады капитан Вильк.
Не оборачиваясь, комендант поднял руку, и грузовики тронулись с места, покатили по мосту. Казачьи автоматчики на ходу вскочили на подножки. Поравнявшись с комендантом, передний грузовик сбавил ход, осторожно развернулся так, чтобы задний борт оказался против аковских офицеров. Автоматчики спрыгнули с подножек и застыли по бокам грузовика.