– А дальше у них был выбор согласиться с нами и сгореть - год за пять… год за десять… или жить как жили-и, мирно и споко-ойно.

– Их выбор мне ясен,- сказал Женя и загрустил.

– Теперь выбор пал на тебя-я… ты готов умереть молодым, ты готов вспыхнуть ярко и сильно-о, затмить всех и вся-я…

– Вы решение ждете сейчас или мне можно подумать?

– Мы можем подождать,… но не долго-о… день…сутки тебя устроит…

– А как было с ними?

Муза и Слава тихонько рассмеялись.

– Все по ра-азному… больше всех сопротивлялся этот последний парень из московских подворотен с грубым голосом, нам пришлось ходить к нему целую неделю-ю.

– Но он все таки сдался?

– Он умер моло-одым,…как и все…

– Это было недавно, я помню этот день, была жара.

– Жара? При чем здесь жара?....Он больше всех цеплялся за жизнь, спорил с самим Богом! Он не ставил его ни во что,…один раз он выбрался даже оттуда, откуда обычно не возвраща-аются.

– И это я знаю.

– Да! Он очень хотел жи-ить, …но он знал, сколько ему отмеряно-о.

– Это печально…

– Печально-о. Каждому Слава примеряла венок славы... и забирала душу-у…

– И зачем ей душа?

– Ей душа не нужна, душа поэта нужна людям, чтобы зажечь искры в людях, надо так сильно гореть самому-у…. ты один, а зажигаешь сотни-и…тысячи-и сердец. Твоим теплом будут греться так много, что они в итоге погасят, остудят твое сердце раньше, чем ты этого хотел. Все будут жалеть, что ты рано уше-ел, и будут в горести стоять у твоего остывшего очага, но искры твои в их сердцах уже никто не силах будет погасить. Они будут жить и в них сами-их, и в их детях, и внуках, и еще много поколений вслед за ними будут ощущать это тепло-о.

– Я понимаю…

– Будем проща-аться, когда нам прилететь…?

– Если я открою форточку, значит, я жду вас,… ну если открою…

– Ты откроешь, мы знаем…

– Я еще ничего не решил.

Наконец, слегка, пару раз скрипнула старая рама, и комната опустела. Женя очень медленно зашел в GoogIe, нашел портреты всех поэтов и расположил их в один ряд в маленьких окошках. Подумал, сдвинул их немножко в сторону и открыл еще одно пустое окошко. Он уж собрался поставить туда свой портрет, но в последнюю секунду передумал и в нем появился только огромный согнутый в три погибели вопросительный знак. Он смотрел заворожено в это холодное окно, на этот вопросительный знак. И не знал да и не мог знать, что усталость наконец возьмет свое и он скоро уснет тут же на полу, мертвецким сном. А в комнате будет прохладно и свежо, так как о форточке он даже и не подумал.