— Меня никак нельзя назвать наивной, и теперь я отлично вижу твое истинное лицо.

— Да? И продолжаешь считать, что мне нельзя доверять? Вспомни, как только ты незаконно проникла в мой дом, я мог бы запросто сделать с тобой все, что угодно, — и это было бы похуже брачного предложения. Заметь, я мог бы сделать это очень просто! Ты хотела убить пэра Англии! Закон был бы на моей стороне, моя прислуга тоже. И ты это знала! Тогда ты не была наивной. И все же ты осталась в моем доме. Почему? Потому что ты тогда доверяла мне. Ты верила, что я не причиню тебе вреда. Разве я не оправдал твое доверие? Я хоть раз поднял на тебя руку или показал свою власть над тобой?

Нелл слушала Саймона, и ее лицо постепенно бледнело, а глаза становились шире.

— Что? Я должна восторгаться тем, что ты не погубил меня?

— Нет! — резко ответил он. — Ты никогда не восторгалась мной, но рассчитывала на свою веру в меня. Ты и сейчас на нее рассчитываешь, хоть и не хочешь в этом признаться даже себе. Карета, в которой ты едешь, дом, в который ты возвращаешься, замки на дверях твоей спальни, одежда, которую ты носишь, — все это мое. Я могу отобрать у тебя все это, запереть тебя в спальне и приказать слугам забыть о твоем существовании. Я могу сделать все, что пожелаю! И все же ты почему‑то не дрожишь от страха.

— А надо бы, наверное, — прошептала Нелл.

— Тогда решай, — не терпящим возражения тоном произнес Саймон. — Это я злодей, не заслуживающий твоего доверия? Или это ты трусиха, которая боится собственных чувств, хотя я давно уже доказал тебе, что мне можно доверять?

Карета остановилась. Между Нелл и Саймоном воцарилось молчание.

— Так что ты решила? — спросил он наконец.

Ее губы шевельнулись, но все же она не произнесла ни слова.

— Очень хорошо, — сказал он. — Тогда позволь мне освободить тебя от необходимости признаваться в трусости. Пусть это я злодей. Так вот, я никуда не отпущу вас от себя, Корнелия Сент‑Мор. Нравится вам это или нет, вы останетесь моей женой.

Лакей открыл дверцу кареты. Нелл продолжала смотреть на мужа с каменным лицом, не двигаясь с места.

— Ступай в дом, — приказал Саймон. — Теперь ты знаешь, что я тебя никуда не отпущу. У тебя нет иного выбора.

Нелл вздрогнула, резко встала и вышла из кареты. Лакей хотел помочь и Саймону выйти из кареты, но тот отмахнулся от него, оставшись сидеть в карете. Некоторое время он смотрел невидящим взглядом на то место, где только что сидела Нелл.

Его гнев быстро улетучился, уступив место отвращению. Граф Рашден. Еще никогда он не чувствовал себя настолько похожим на своего предшественника. То, что он сказал сейчас Нелл, вполне могло прозвучать из уст покойного графа Рашдена, ее отца. «У тебя нет иного выбора».

Может, она хотела от него именно такого властного обращения? Может, из‑за длительного общения с грубыми мужчинами она больше верит угрозам, чем извинениям? Может, лучше говорить не о своей любви, а только о вожделении и собственнических инстинктах?

Саймон действительно любил ее. Если бы она внимательно слушала его, то поняла бы это. Он со вздохом закрыл глаза, на его губах мелькнула невеселая улыбка. Нет, все‑таки он не похож на покойного Рашдена, потому что никогда не воспользуется своей властью для подавления воли другого человека. Но что касается Нелл, тут он будет непреклонен. Она его жена, и он ее от себя не отпустит. И пусть в этом он будет похож на старого Рашдена.

В ту ночь Нелл проснулась от приглушенных звуков рояля. Нежная печальная мелодия едва слышно доносилась откуда‑то издалека. Поначалу ей показалось, что эта волшебная музыка ей снится. В ней звучала глубокая печаль, какая бывает в песнях старых моряков, тоскующих о море.

Несколько минут Нелл находилась на грани сна и яви, погружаясь в волны печальной мелодии, пока не поняла, что это играет Саймон. Ей захотелось увидеть его лицо. Соскочив с кровати, она выскользнула в коридор.

Сквозь окно в конце коридора светила полная луна, по ночному небу медленно плыли низкие облака. Каменные бюсты вдоль стен отбрасывали странные тени на пол, устланный ковром. Приглушенные звуки музыки плыли по коридору подобно призракам и звали Нелл в сторону атриума.

В глазах закона она была хозяйкой этого дома, но в ту ночь она крадучись шла по коридору, испытывая страх и чувствуя себя так, словно это был чужой дом. Каждая тень заставляла ее испуганно вздрагивать.

Она нашла источник звуков за последней распахнутой дверью. Осторожно выглядывая из‑за дверного косяка, она увидела Саймона, сидевшего за роялем. Залитые лунным светом, его руки быстро двигались по клавиатуре.

Он сидел спиной к ней. Ни свечи на рояле, ни канделябры не были зажжены, его лица не было видно. Но поза выдавала в нем человека, полностью погруженного в бесконечно печальную музыку, от которой разрывалось сердце.

Такой музыки она еще не слышала.

Нелл стояла за дверью, терзаемая звуками, изо всех сил сопротивляясь желанию подойти к Саймону и обнять его, прижаться к нему и заплакать.

Эта мелодия рассказывала ей то, чего она не хотела знать. Лучше, чем словами, она рассказывала ей о его душевной боли. Саймону было так же больно, как и Нелл.