Только Волькенштейн выделялся отчетливо на ясном ночном небе. Леса у его подножия, зубцы и расщелины скал, исполинские трещины в отвесной стене — все было залито белым светом. Вокруг самой вершины еще клубились легкие облака, но они как будто медленно таяли в лунном свете, иногда сквозь них искрились обледенелые зубцы вершины и снова тонули в воздушной дымке тумана.

Эрна села на сосновый пень на опушке леса и отдалась очарованию этой картины. Вольфганг нарушил молчание.

— Едва ли господину Вальтенбергу удалось бы взобраться на Волькенштейн, — сказал он. — Я думаю, не было надобности и отговаривать его так серьезно: дойдя до подошвы главной вершины, он во всяком случае повернул бы назад.

— Вы слышали, о чем мы говорили? — спросила молодая девушка, не сводя взора с вершины.

— Да, я стоял недалеко.

— Значит, вы слышали также, что он под конец отказался от попытки?

— По вашей просьбе.

— Да, я просила, меня пугает всякое бесцельное удальство.

— Всякое? Мне кажется, господин Вальтенберг придал вашим словам другое значение. Может быть, он имел на это право?

Эрна обернулась и смерила его холодным взглядом.

— Господин Эльмгорст, я вижу, вы уже причисляете себя к членам нашей семьи, но все-таки не признаю за вами права задавать мне такие вопросы.

— Извините, если я показался вам бестактным, но намеки моего тестя позволили мне думать, что это — уже не тайна.

— Дядя говорил с вами об этом? Теперь, перед отъездом?

— Да, но он говорил и раньше, еще три месяца тому назад, когда я был в городе.

Густая краска залила лицо молодой девушки. Так, значит, ее дядя говорил будущему зятю, как он думает пристроить племянницу, уже тогда, еще до ее личного знакомства с Вальтенбергом! Вся гордость Эрны возмутилась, и она с нескрываемым раздражением возразила:

— Я знаю, что дядя всегда и во всем имеет в виду расчет, почему бы ему не рассчитывать и подыскивая мне партию? Но в данном случае, я полагаю, последнее слово останется за мной. Кажется, и он, и вы забыли это!

— Я? — вскрикнул Вольфганг. — Неужели вы думаете, что я принимал участие в его плане?

Эрна бросила на него странный взгляд, значение которого он не мог себе объяснить, и в голосе ее слышалось что-то вроде легкой насмешки, когда она ответила:

— Нет, в нем вы не принимали участия, я знаю!

— И вы были бы решительно несправедливы ко мне, если бы так подумали. Я вообще не чувствую симпатии к господину Вальтенбергу и убежден, что при всех своих подкупающих качествах он не в состоянии сделать кого-либо счастливым.

— Это — ваше личное мнение, — холодно сказала Эрна. — Женщина в таких случаях спрашивает об одном: любят ли ее без всяких расчетов и соображений.

— Неужели одно это имеет решающее значение? Я думаю, она должна задать и второй вопрос: любит ли она сама?

Вопрос прозвучал медленно, почти нерешительно, и глаза Эльмгорста с напряженным ожиданием не отрывались от лица Эрны. Но ответа не послевало. Взгляд девушки был устремлен в туманную даль. Огни на горах гасли один за другим, только один, самый большой, высоко наверху, еще пылал крупной звездой. Вокруг Волькенштейна все еще клубилась белая дымка, и лунный свет создавал из нее фантастические образы. Вдруг из туманной, движущейся массы медленно начала выплывать сверкающая вершина, недосягаемый трон феи Альп в вечном одеянии изо льда и снега.

Вольфганг оставил свое место и подошел к молодой девушке, продолжая вполголоса:

— Я знаю, что не имею права задавать такой вопрос, но вы сами должны были задать его себе, и ответ…

Его остановило глухое, сердитое ворчанье: Грейф не забыл своей старой антипатии к инженеру, он не выносил его близости к своей хозяйке и протиснулся между ними, как бы защищая ее. Эрна положила руку на голову собаки, чтобы успокоить ее, и та сейчас же замолчала. Вдруг молодая девушка без всякого перехода спросила:

— Почему вы ненавидите Вальтенберга?

— Я? — Эльмгорст, видимо, растерялся от встречного вопроса, которого совершенно не ожидал.

— Да. Или вы станете отпираться?

— Нет, — сказал Вольфганг упрямо и решительно. — Признаюсь, я ненавижу его.

— Но у вас должна быть для этого причина.

— У меня и есть причина, но вы позволите мне последовать вашему примеру и отказаться от ответа.

— Так я отвечу за вас: потому что вы видите в Эрнсте Вальтенберге моего будущего мужа.

Эльмгорст вздрогнул и посмотрел на нее растерянно, с испугом.

— Вы… знаете это?

— Неужели вы думаете, что женщина может не почувствовать, когда ее любят и стараются, во что бы то ни стало скрыть это от нее? — с горечью спросила Эрна.

Наступило долгое, тяжелое молчание; наконец Вольфганг глухо проговорил:

— Да, Эрна, я любил вас… любил не один год.

— А выбрали Алису!

Эти слова выражали суровое осуждение; Эльмгорст промолчал и опустил гордую голову.