Как ни странно, признание Бенно задело Эльмгорста за живое, и в его голосе слышалась горечь, когда он ответил:

— Теперь я больше не стою у тебя на дороге, и если ты надеешься, что на твою любовь отвечают взаимностью…

— То и тогда бы ничего не произошло, — перебил его Рейнсфельд. — Ты знаешь, что разлучает нас с Алисой навсегда.

— При твоем характере — пожалуй. Другой, напротив, воспользовался бы этим, чтобы вырвать у Нордгейма согласие, которого по доброй воле он, разумеется, никогда не даст. Насколько я тебя знаю, ты так не сделаешь.

— Нет, никогда! — сказал Бенно сдавленным голосом. — Я уеду в Нейенфельд и больше не увижусь с Алисой.

Разговор был прерван слугой, доложившим о Вальтенберге. Эльмгорст тотчас поднялся, а Рейнсфельд собрался уходить.

— Спокойной ночи, Вольф, — сказал он, сердечно пожимая его руку. — Мы останемся по-прежнему друзьями, несмотря ни на что, не правда ли?

Вольфганг ответил крепким рукопожатием.

— Я приду к тебе завтра… Спокойной ночи, Бенно!

Эльмгорст проводил друга до двери, и в нее в ту же минуту вошел Вальтенберг. Он обменялся с Рейнсфельдом поклоном и несколькими обыденными фразами, затем доктор вышел, и они остались наедине.

— Надеюсь, я не помешал вам, господин Эльмгорст? — сказал Вальтенберг, медленно подходя ближе.

— Нет, я ждал вас, — был спокойный ответ.

— Тем лучше, значит, я могу обойтись без вступления. Мне нет надобности объяснять вам, зачем я пришел. Мы с вами оба поняли сегодняшнее происшествие иначе, чем присутствовавшие при нем посторонние, и мне надо сказать вам несколько слов по этому поводу.

— Я к вашим услугам, — ответил Эльмгорст.

Эрнст скрестил руки на груди, и его голос приобрел насмешливый оттенок.

— Я обручен с баронессой Тургау, как вам известно, и не расположен допускать, чтобы моя невеста принимала такое горячее участие в судьбе другого человека; впрочем, об этом я поговорю с нею самой, от вас же я желаю узнать, насколько вы к этому причастны. Вы любите Эрну?

— Да, — просто и без малейшего колебания ответил Вольфганг. Глаза Вальтенберга сверкнули смертельной ненавистью, хотя признание не сказало ему ничего нового: ведь он слышал от самой Эрны, что она любила другого, и только думал, что ему следует искать этого другого среди теней. Теперь перед ним стоял его враг, живой человек, не способный на чистую, великую любовь, принесший такую девушку, как Эрна, в жертву мамону, и стоял с гордо поднятой головой, как будто не чувствовал надобности склоняться ни перед кем в мире. Это еще больше рассердило Эрнста.

— И, вероятно, ваша любовь зародилась не сегодня и не вчера? — спросил он. — Насколько я знаю, вы уже несколько лет были приняты в доме господина Нордгейма до моего возвращения в Европу и помолвки с баронессой Тургау.

— К крайнему моему прискорбию, я вынужден отказаться от объяснений, — ответил Вольфганг прежним ледяным тоном. — Я отвечу на каждый вопрос, на который вы имеете право, но экзаменовать себя не позволю.

— Еще бы! Вы плохо выдержали бы этот экзамен, будучи женихом Алисы Нордгейм!

Эльмгорст закусил губу — удар попал в больное место, но он сейчас же овладел собой.

— Прежде всего, я попрошу вас изменить тон. Я не терплю оскорблений, а от вас потерплю их меньше, чем от кого-либо другого.

— Не моя вина, если правда задевает вас за живое, — надменно сказал Эрнст. — Опровергните мои слова, и я готов взять их назад, до тех же пор позвольте мне иметь собственное мнение о человеке, который любит девушку или говорит, что любит, и в то же время сватается за богатую наследницу. Не можете же вы требовать от меня уважения к такому жалкому…

— Довольно! — остановил его Вольфганг, едва владея голосом. — Чтобы достичь вашей цели, нет надобности в бранных словах, я понимаю, что привело вас ко мне, и не стану уклоняться, но таких выражений не допущу: я у себя дома.

Эльмгорст стоял перед своим противником бледный, как смерть, но непреклонный; в нем было что-то импонирующее даже теперь, когда ему выражали вполне заслуженное презрение. С этой стороны он был недоступен, Эрнст с досадой чувствовал это.

— Вы говорите довольно гордым тоном! — сказал он с грубой насмешкой. — Жаль, что ваша невеста не слышит нашего разговора: может быть, в присутствии вы не держали бы себя с таким сознанием собственного достоинства.

— У меня нет больше невесты! — холодно объявил Вольфганг.

— Как?.. Что вы хотите сказать?

— Ничего. Я сообщаю только факт, чтобы показать, что ваше предположение, на основании которого вы меня оскорбляете, неверно, потому что я сам отказался от невесты.

— Но когда? Почему?

— В этом я не обязан давать вам отчет.

— А может быть, и обязаны, потому что, мне кажется, вы рассчитываете на мое великодушие. Но вы ошибаетесь! Я никогда не верну Эрне свободу, да и она сама, я знаю, никогда не станет просить меня об этом; она не такова, чтобы сегодня дать слово, а завтра взять его назад, и слишком горда для того, чтобы броситься на шею человеку, который предпочел деньги ее любви.