Шрифт:
Еще труднее было представить, как отец рвет на мне «праздничные одежды». Все послевоенные годы наша семья жила очень бедно — мама ходила десятки лет зимой и летом, на работу и на базар в одном свадебном платьице.
Я попал в Королевство Кривых Зеркал. Нет, я попал в Зазеркалье, из которого не было выхода. По многим сюжетам из моей теперешней жизни плакал Кафка.
Я попал в «Закафказье»!
Мои размышления прервал резкий звонок. Третий раз, лихорадочно захлебываясь, звонил телефон, но ничто не могло нарушить трепетную гармонию этого древнего, как мир, праздника.
Наконец, не выдержала ребецин Сара:
— Понимаете, его мама находится в госпитале. Ей осталось жить всего пару дней, и в те редкие минуты, когда она приходит в себя, она звонит единственному сыну. Вы уж простите ее — она не помнит, что сегодня шабат...
***
Шабат!
Этот светлый праздник снисходил на Землю каждую неделю уже не одну тысячу лет. Но впервые мы столкнулись с ним только в Вене, по дороге в Америку.
В Столицу Вальсов мы прибыли в пятницу под вечер и сразу же бросились искать почту, чтобы позвонить Мае в Нью-Йорк, в госпиталь. С ее диагнозом — каждая минута могла стать последней...
Проблема была в том, что мы не знали немецкого языка, да и спросить было не у кого.
Но тут нас поджидала большая удача: по пустынной очень красивой венской улице в свете закатного солнца навстречу нам шли трое евреев. Вернее, двое молодых евреев с трудом вели третьего — белобородого старца, из последних сил переставлявшего (скорее — волочившего) ноги. Было видно, что он давным-давно уже прикован к постели. И если он и покидает ее, то только для того, чтобы в святую пятницу посетить синагогу.
Отец вежливо обратился к старцу на идиш:
— Не будет ли достопочтеннейший Реб так любезен, чтобы указать нам дорогу на почту?
— Откуда идет еврей? — с трудом отдышавшись, в свою очередь спросил тот.
— Из Украины.
— Откуда из Украины?
— Из Житомира.
— Что еврей делает в Вене?
— Мы здесь в эмиграции.
— И как давно?
— Мы только что прибыли.
— Куда идет еврей?
— В Америку.
— В Америку? Почему в Америку? Разве в Вене так плохо?
— У нас дочь там...
— И что, еврей в шабат вместо синагоги пойдет на почту?
— У нас дочь там умирает... Мы хотим ей позвонить.
— Так еврей вместо того, чтобы помолиться за нее в шабат в синагоге, пойдет на почту?
Отец покраснел, как провинившийся школьник, и начал неловко оправдываться:
— Мы стараемся всегда, отовсюду и как можно чаще звонить ей, чтобы поддержать ее в последнюю минуту.
— Евреи всего мира в шабат идут в синагогу, а им нужна почта!?!
— Она в Нью-Йорке при смерти и ждет нашего звонка.
Не скрывая своего величайшего презрения к нам, «достопочтеннейший Реб» указал отцу дорогу...
***
Отец уйдет из жизни в Нью-Йорке через 12 лет, не дотянув всего несколько дней до своего 88-летия.
Я прилечу в Нью-Йорк из Колорадо Спрингс вечером того же дня — в Шабат. Спасибо служащей одной авиакомпании, которая, войдя в мое положение, в считанные минуты выписала мне срочный билет с огромной скидкой.
Обезумевшая от горя мать не сможет говорить со мной.
Сразу же после моего приезда раздастся звонок в дверь — это придет медсестра-Света, вот уже более 10 лет смотревшая за моими родителями. И прямо с порога:
— Где Яков?
— Он умер...
— Во сколько?
— В 3 часа утра.
— Боже мой! Я так спешила к вам. Понимаете, сегодня ночью мне приснилось, что я сплю. Вдруг приходит ко мне Яков и осторожно трогает меня за плечо. Я просыпаюсь, а он говорит: «Позаботьтесь о моей жене — Рае, пожалуйста», — и исчезает... — После этого я в ужасе прoсыпаюсь — уже по-настоящему. На будильнике — 3 часа утра.
Так впервые в жизни я получу подтверждение о существовании загробного мира с его непонятными для нас законами.
Но тело отца пока еще находится в этом мире, и я хочу с ним проститься. После расспросов соседей я узнаю, что его увезла какая-то еврейская организация, а похороны назначены на воскресное утро.
Я звоню по множеству номеров — трубку не берет никто!
Шабат!
Тогда я оставляю мать с сердобольными соседками и начинаю метаться по пятнично-ночному и субботне-дневному еврейскому Нью-Йорку.