– Когда Елкин ушел, Туся тоже засобиралась:

– Ой совсем забыла! Мне же срочно нужно к врачу. Я тебе, Лизка, вечером позвоню, не грусти.

– Пошли вместе, поднялась Лиза. Сейчас ей меньше всего хотелось оставаться одной

сторону к тому же я буду

– Да нет, мне в другую сторону, к тому же я буду бежать. Увидимся завтра!

И уже около самой двери она обернулась и махнула рукой:

– Чао!

– Пока! – рассеяно улыбнулась Лиза, медленно соображая, что должно быть Туся боится выйти с ней из школы, чтобы самой не стать жертвой байкота.

«А что бы я делала на ее месте? – спросила сама себя Лиза и ответила: – Вела бы себя честно».

Теперь Лиза осталась без дневника, без друзей, без Туси.

Со всех сторон ее окружала зловещая тишина.

10

«Черт бы вас всех побрал, – с досадой думал Максим Елкин, когда в разгар контрольной по алгебре к нему со всех сторон летели записки, сложенные квадратиком и свернутые трубочкой: «Елкин, помоги!» – Как вы мне надоели», – вздыхал он и решал первый вариант, а потом – второй и только после этого свой – третий.

«Елкин – гений, – с гордостью говорили о нем одноклассники. – Рядом с ним ваш Петров – просто тупица».

– Тебе хорошо, – сказала Лиза, когда на перемене они с Максимом стояли в коридоре и, облокотившись о подоконник, смотрели в окно.

В школьном дворе уже зеленели тополя и чувствовалось скорое наступление лета. Но теперь Лизе было все равно.

– Если тебе объявят бойкот, ты даже не заметишь. – Лиза чувствовала, что начинает злиться. – Вот именно, ты просто этого не заметишь. И потом, никому даже в голову не придет объявить тебе бойкот. Потому что это – ты. Тебе на них наплевать, и они это знают.

– Как это – наплевать? – не понял Максим. Он поправил очки и в недоумении уставился на Лизу.

Когда вот так поверх очков он смотрел на собеседника, казалось, что его разбудили среди ночи и он не понимает, где он и что от него хотят. Тогда Максим с трудом подбирал слова и краснел, как первоклассник. Но когда он решал новую задачку или путешествовал по Интернету, то был героем и не знал поражений. В этом счастливом мире, где все так просто, где все законы диктует логика, не было места для Юли и Марины. Не то чтобы Максим не пытался понять сверстников – просто в их поступках он не видел логики. Он всегда хотел знать, для чего девочки красят ресницы, а мальчики курят в туалете, почему по физкультуре нужно иметь пять и зачем делать домашнее задание по алгебре. Он пытался это понять, но не мог.

– Почему – наплевать? – удивился Максим. – Я тоже человек. – Он снял очки и положил их в карман. – Никто не хочет остаться один. – И ты?

– И я.

Максим был высокого роста. Его большая голова и почти такие же огромные кулаки – все это самым странным образом сочеталось с его кротким характером и врожденной неловкостью. Угловатый и немного застенчивый, он был похож на большого ребенка. Но когда злился, в нем просыпался зверь. Однажды Максим подрался с Ежовым («отпетый бандит» – так говорил про Ежова директор) и едва его не искалечил. Но это скорее было исключением, которое подтверждало правило. Добрый и рассеянный, Максим не умел отказывать, и многие этим пользовались.

– Максим.

Лиза обернулась.

– Кахобер Иванович?!

Кахобер Иванович Калмахелидзе, самый луччший на свете классный руководитель, преподавал историю. Упитанный и в то же время очень подвижный, он много смеялся, носил усы и говорил с легким грузинским акцентом.

– Максим, – сказал он, – пожалуйста, отнеси журнал в учительскую, – и протянул Елкину журнал.

Кахобер Иванович всегда появлялся внезапно.

Он был «Скорой помощью» и Службой спасения, пожарной командой и просто другом – такой это был человек.

– Надо поговорить, – сказал Кахобер Иванович, когда ушел Максим.

Они вошли в пустой класс и сели: он – за свой стол, Лиза – напротив.

«Он все знает, – подумала Лиза, – это конец». – Ты ничего не хочешь мне сказать?

Лиза молчала. А что она могла сказать? Что ей объявили бойкот? Но он и так это знает.

– Лиза. – Кахобер перегнулся через стол и осторожно прикоснулся к ее руке. – Ты обидела человека. Несправедливо обидела. Ты должна извиниться.

Лиза вспыхнула.

Извиниться?! За что? У нее пропал дневник!

Разве она не пыталась им объяснить? Но они даже слушать не стали. И потом, почему Юля так боялась открыть сумку? А что, если дневник у нее? Лиза просто хотела убедиться. Нет, она не станет извиняться. С какой стати?

– Тебе Трудно, – сказал Кахобер, – я понимаю. Если хочешь знать, я тоже веду дневник.

– Вы?

Кахобер встал и начал прохаживаться по классу: от двери к окну и обратно.

– Когда мне было тринадцать лет, мне нравилась одна девочка. Ее звали Софико.