Он прыжком опередил Мимолетку, которая вдруг встала на дыбы, крича:

— Хвосттрубой! Там чем-то пахнет!

Между ними внезапно выросла черная фигура, и воздух наполнился болезненным пряным запахом. Мимолетка пискнула — странный, задушенный звук, — и Фритти, споткнувшись, остановился.

Оба застыли как парализованные. От черной фигуры изошел сухой голос, подобный звуку трущихся друг о друга ветвей.

— Вы не пройдете, — сказал он. Слова его звучали слабо, словно издалека. — Теперь вы принадлежите Костестражам.

— Нет! — прогремел новый голос.

Потерявший веру, замерший от странного, чуть ли не священного ужаса Хвосттрубой увидел запавшие глаза и безобразную морду Растерзяка, который вдруг появился из темноты позади Мимолетки. Серая фела, ошеломленная, осела на пол и опустила голову.

— Я отнял их у Кровососа и его Клыкостражей! Эти двое — мои! — прорычал Растерзяк, но не придвинулся ближе.

— Ты не имеешь права, — прошептал странный, вздыхающий голос. — Никто не может препятствовать Баст-Имрету. Я служу лорду-Всевластителю. — Костестраж двинулся, слегка покачиваясь, с кожистым, окутывающим шелестом, и атаман Когтестражей дрогнул, отступив, словно его ударили.

— Возьми фелу, если хочешь, — продолжал Баст-Имрет. — Мы занимаемся иным. Ступай. Вы несете стражу в глубоких местах.

Растерзяк, захныкав от какой-то непостижимой обиды, прыгнул вперед, взвалил обмякшую Мимолетку на загривок и скрылся в темном извилистом туннеле. Фритти попытался было окликнуть Мимолетку, но не смог. Его суставы сместились от усилия, когда он попробовал рвануться и побежать.

Темная фигура Баст-Имрета повернулась — котообразная, но растворявшаяся в липкой тьме, даже когда стояла в отблеске от спины Фритти. Хвосттрубой не мог взглянуть ему в морду, в темные пятна которые должны были быть глазами. Отведя взгляд он силился сдвинуться — и на миг преуспел. Ему чудилось, что лапы его растекаются, как вода, но он умудрился повернуться и, как в агонии, пополз от Костестража.

— Нет спасения, — прошелестел ветер.

«Нет, — подумал Фритти. — Это не ветер. Беги, дурак!» — Никакого спасения, — дохнул ветер, и он почувствовал, что слабеет.

«Это не ветер, должно быть спасение, должно быть спасение…» — Пойдем со мной. — То был не ветер, он это знал. Но продолжал ползти. — Я возьму тебя в дом Костестражей, — жужжал бесчувственный голос Баст-Имрета во мраке позади. — Свирели всегда звучат во тьме, и безликие, безымянные поют в глубинах. Нет спасения. Мои братья ждут нас. Идем. — Фритти с трудом дышал. Запах пыли, пряностей и земли кружил ему голову… проникал в него… — Мы танцуем во тьме, — монотонно пропел Баст-Имрет, и Фритти ощутил, как его мускулы твердеют. — Мы танцуем во тьме и внемлем музыке безмолвия. Дом наш глубок и покоен. Ложе наше — земля.

Свет, казалось, сделался ярче. Хвосттрубой почти сумел добраться до поворота в туннель. Заморгал, изумленный. Неожиданно темная фигура Баст-Имрета появилась перед ним, загородив конец прохода. От Костестража, казалось, веяло сухим ядовитым воздухом. Потрясенный Хвосттрубой опустился на пол, неспособный даже ползти. Тварь встала над ним, отдаленный голос тихо выпевал незнакомые слова.

Его захлестнуло ужасом, жаркой паникой, и он нашел где-то силу, чтобы нырнуть вперед. Рванувшись, ощутил пыльную шкуру, отразившую его толчок. Баст-Имрет сжался, испустив звук, подобный хрусту хвороста, и схватил Фритти, когда тот пытался, собрав последние силы, проскользнуть мимо. За порогом туннеля растекалась лужица света. Он изо всех сил потянулся к ней — она означала свободу.

Но Костестраж не отпускал, и взметенная во тьме пыль и приторный запах окутали обоих, словно еще одна тень. Фритти ощутил, как лапы Костестража — хрупкие, но сильные, точно древесные корни, оплетающие скалу — обвились вокруг его шеи. Шелушащаяся, сухая пасть искала его горла. Хвосттрубой, взвизгнув напоследок от омерзения, вырвался.

Когда он выдирался из лап твари, раздался ужасный вспарывающий звук. Большие легкие лоскуты скомканной шерсти и кожи взлетели из-под его когтей и зубов, и, метнувшись к свету, он различил тупое подмигивание старых коричневых костей — ухмыляющийся череп Баст-Имрета.

Карабкаясь по короткому проходу, Фритти почувствовал палящую боль. Место меж глазами пульсировало и горело. Он добрался до нависающего серо-голубого кружка неба, на миг обернулся — и увидел позади жуткое существо. Оно стояло в тени возле туннельного основания — пасть скелета разевалась и захлопывалась.

— Я буду помнить тебя, покуда не умрут звезды, — проклял его отдаленный, невыразительный голос. Пламя в голове Фритти вспыхнуло вновь, потом исчезло.

Хвосттрубой подтянулся к краю дыры. Свет был так ярок, что перед глазами у него поплыли пятна. Спотыкаясь, почти валясь вперед, он выбрался из дыры — выбрался из Закота.

Мир был белым. Все было белым-бело.

Потом все стало черно.

Слабость и боль боролись под шкурой Фритти. Высоко в небе холодным пылающим камнем повисло солнце. Мир был окутан снегом; ровный белый покров спеленал деревья, камни и землю. Иголочки холода покалывали лапы, покуда он ковылял сквозь Лес Крысолистья.