— Тревожились о тебе. Не думай… тревожились. Ну и свалка, ну и свалка. Баснословное побоище.

Принц, казалось, готов был отвесить Фритти добродушный шлепок. Мимолетка вдвинулась меж Сквозьзабором и его предполагаемой жертвой, которая уже изнемогала.

— Спи, спи и предоставь Муркле излечить тебя, — сказала она.

Хвосттрубой неохотно расслабился. Такое множество вопросов…

Фритти нашел исцеление в сонных полях. Скоро он понял, что может сидеть, хотя от этого у него и кружилась голова. При дотошном самоосмотре серьезных ран не обнаружилось. Многочисленные царапины перестали кровоточить, а терпеливое попечение Мимолетки счистило с его короткого меха основные сгустки запекшейся крови. Глаза у него опухли — ему трудно было открывать их больше чем наполовину — но в целом он был в неплохой форме.

Мимолетка еще не хотела отвечать на его вопросы и сидела в терпеливом безмолвии, покуда он выжимал из нее сведения. Сквозьзабор частенько наведывался повидать Хвосттрубоя, пока тот восстанавливал силы, но при непоседливом нраве ему трудно было подолгу сидеть и разговаривать. Посещения его были сердечны, но коротки.

Сны Фритти были не совсем неверны. Земля была теплой. Отдаленные части Леса Крысолистья покрывал снег; белый покров тянулся к туманному горизонту, но опушка леса, на которой очнулся Хвосттрубой, была зелена и влажна — тонкий травяной ковер водянист и сыроват, словно снег внезапно стаял от жаркого солнца. Мимолетка сказала, что так было и во всей округе Холма, но что она думает — снег со временем вернется. Все-таки это был еще не конец зимы.

Проходили дни, и Фритти вскоре поднялся и стал ходить. Они с Мимолеткой обследовали скоропалительно зеленый лес, шагая вдвоем сквозь ложную сырую весну. Здесь и там можно было услышать одиночных крылянок , храбро распевавших на древесных вершинах.

Фритти все еще не видел Шустрика, но Мимолетка обещала вскоре сводить его к нему. Шусти тоже выздоравливает, сказала она, и его не стоит волновать.

Кое-где среди преждевременной зелени возникали морды других соплеменников, изможденные, с глазами навыкате. Большинство тех, кто прорвался на свободу в последние Часы Холма, задержались здесь совсем ненадолго, уйдя, чтобы поискать лучших охотничьих угодий или вернуться в родные места. Казалось, никакой дух товарищества не связывал этих уцелевших: они один за другим уходили, едва набрав достаточно сил для похода. Только больные — и умирающие — остались от Сквозьзаборова отряда охотников, и принц тем не менее скоро поведет большинство своего отряда назад, к лесным убежищам Перводомья. Наряжена будет небольшая стража, чтобы остаться и нести караул на месте событий.

Увидев этих выживших, Фритти громко спросил о судьбе бесчисленных хозяев и рабов, которые не убежали. В ответ Мимолетка, как могла, рассказала Фритти о последнем Часе Закота.

— Когда мы оставили тебя… с тем зверем, — сказала она, — я уж и не ожидала, что снова тебя увижу. Казалось, весь мир разваливался на куски.

Она некоторое время шла молча. Фритти попытался было сказать что-нибудь ободряющее, но она остановила его пытливо-строгим взглядом.

— Шусти был полумертвый, весь окровавленный. По последнему туннелю я волокла его вверх за шею. Все падало, рушилось… грохотало, словно сражались какие-то гигантские существа. Наконец мы продрались из этого места в долину; она была под снегом. Там были еще и другие, измолоченные, вопящие. Мы были словно потерянные к а, спотыкались, валились в снег. Земля колебалась.

Тут они вышли на край Крысолистья. Перед ними простиралась чуть уходящая вверх равнина, скользкая от подтаявшего снега; капельки мерцали на листьях низкорослой растительности.

— Я увидела кого-то, — продолжала на ходу рассказ Мимолетка, — кто метался вокруг, громко крича и направляя Племя то туда, то сюда… это, конечно был Сквозьзабор. Я догнала его и рассказала, что произошло. Боюсь, в этот миг я была чуточку невменяемая, но принц понял. Он сказал: «Хвосттрубой? Юный Хвосттрубой?» Сквозьзабор не столь уж стар, но действует так, словно ему охота быть постарше. Во всяком случае, он сказал: «Слышать не хочу — только не юный Хвосттрубой — надлежит что-нибудь предпринять — любой ценой!» Ты знаешь, как он разговаривает. Ну, он собрал кучку соплеменников поздоровее, и я повела их всех назад к туннелю. И осталась с Шустриком, чей… который был очень слаб и плох.

Они нашли тебя, полупогребенного под грязью и камнями, и вытащили оттуда за миг до того, как остатки Холма содрогнулись, расступились… Я долго и знать не знала, жив ли ты. Была не в силах вынести ожидания, пока тебя отыскивали.

Фритти переступал через изогнутый корень и не различил выражения, которое было на мордочке серой фелы. На миг остановившись, чтобы отряхнуть и обсушить намокшую лапу, он спросил:

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что Холм содрогнулся, расступился? Боюсь, я как следует не помню, чем все кончилось.

— Я как раз и собираюсь тебе показать, — сказала Мимолетка.

Охваченные раздумьем, они еще какое-то время тащились вверх по покатой равнине. Наконец добрались до края долины, на которой стоял Холм.

Там, где Закот некогда раздвинул землю долины своею мрачной головой, был теперь широкий неглубокий водоем — земля просела, словно под тяжестью непомерно широкой лапы. Почва была черна, как крыло Каркаряка.

На обратном пути в Крысолистье Фритти снова попросился к Шустрику.

— Он пробыл со мной дольше, чем кто-нибудь другой, Летка, — заключил он.

Ее, казалось, обеспокоило то, что он употребил это сокращенное имя.

— Я вовсе и не пыталась тебе помешать, — горестно сказала она. — Просто посоветовала, как, по-моему, было бы лучше… Он сделался очень странным, — добавила она через миг.

— Кто мог бы его упрекнуть после всего, что он перенес? — возразил Фритти.

— Кто мог бы упрекнуть любого из нас?

— Знаю, Хвосттрубой. Бедный Шустрик. Да и Гроза Тараканов. — Фритти вопросительно глянул на нее, но Мимолетка печально покачала головой: — Я еще не спросила, но, пожалуй, знаю. Он был… Ну, ты слишком запоздал, чтобы помочь ему, верно?