Позднее в своих воспоминаниях Егор Лигачев выразил удивление, что первым предложение о Горбачеве внес Гро­мыко. Он, Лигачев, этого не ожидал. Для меня тут ничего неожиданного не было. Почему? Дело в том, что в те смут­ные дни ко мне в ИМЭМО, где я был директором, приехал Евгений Примаков и, сославшись на просьбу Анатолия Громыко — сына старшего Громыко, спросил, нельзя ли про­вести зондажные, ни к чему пока не обязывающие перегово­ры между Громыко и Горбачевым. «Роль посредника, как просит Андрей Андреевич, падает на тебя», — сказал Евге­ний Максимович. Видимо, потому, что у меня были хорошие отношения с обоими фигурантами.

Я, разумеется, никак не мог отреагировать на эту идею без разговора с Горбачевым. Поехал на Старую площадь, где размещался ЦК КПСС. Горбачев после некоторых раздумий попросил продолжить переговоры, по крайней мере, не укло­няться от них, попытаться внести в них конкретное содержа­ние, то есть выяснить, что за этим стоит конкретно.

Вернувшись в институт, тут же позвонил Анатолию Гро­мыко. Он немедленно приехал ко мне. Сказал ему, что Гор­бачев отнесся к размышлениям на этот счет с вниманием. Но хотелось бы уточнить (здесь я говорил как бы от себя), что реально скрывается за этим моментом истории.

— Ни вам, Анатолий Андреевич, ни мне не хотелось бы оказаться закулисными придурками.

— Александр Николаевич, — сказал младший Громыко, — чтобы не наводить тень на плетень, я изложу то, что сам ду­маю по этому поводу. Если это покажется неприемлемым, то будем считать, что я говорил только от своего имени. Мой отец уверен, что возглавить партию в сложившихся условиях может только Горбачев. Он, Громыко, готов поддержать эту идею и сыграть инициативную роль на предстоящем засе­дании Политбюро. В то же время отцу надоело работать в МИДе, он хотел бы сменить обстановку. Речь идет о Верхов­ном Совете СССР.

Я опять поехал в ЦК. Михаил Сергеевич долго ходил по кабинету, обдумывая, видимо, варианты ответа. Он задавал мне какие-то вопросы и тут же сам отвечал на них. Вел дис­куссию с самим собой. Ясно было, что ему нравится это предложение. Оно шло от лидера оставшейся группы «стари­ков». Горбачев понял, что «старая гвардия» готова с ним ра­ботать, отдать свою судьбу в его руки. Это было главное. После двух неудач с больными старцами — с Андроповым и Черненко — надо было уходить от принципа иерархической наследственности.

Наконец Михаил Сергеевич сказал: «Передай, что мне всегда было приятно работать с Андреем Андреевичем. С удовольствием буду это делать и дальше, независимо от то­го, в каком качестве оба окажемся. Добавь также, что я умею выполнять свои обещания».

Ответ был осторожным, но ясным.

Анатолий Громыко, получив от меня это устное послание, отправился к отцу, а через некоторое время позвонил мне и сказал:

— Все в порядке. Все понято правильно. Как вы думаете, не пора ли им встретиться с глазу на глаз?

— Пожалуй, — ответил я.

Мне известно, что такая встреча состоялась. Судя по даль­нейшим событиям, они обо всем договорились.

В часы заседания Политбюро, на котором решалась про­блема будущего руководителя партии и страны, Крючков пригласил меня к себе, сославшись на то, что в приемной По­литбюро у него «свой» человек, и мы, таким образом, будем в курсе всего происходящего. Острота момента и мое любо­пытство победили осторожность. Пристраиваясь к обстанов­ке, Крючков навязчиво твердил мне, что Генсеком должен стать Горбачев. Он не был в курсе моих «челночных» опера­ций: Громыко — Горбачев. Итак, мы потягивали виски, пили кофе и время от времени получали информацию из прием­ной Политбюро. Первая весточка была ободряющей: все идет нормально. А это означало, что предложена кандидату­ра Горбачева. И когда пришло сообщение от агента Крючко­ва, что Горбачева единогласно возвели на высокий партий­ный трон, Крючков воодушевился, поскольку именно с этим событием он связывал свою будущую карьеру.

Облегченно вздохнули, поздравили друг друга, выпили за здоровье нового Генсека. Крючков снова затеял разговор по внутренним проблемам КГБ. Он «плел лапти» в том плане, что Горбачеву нужна твердая опора, которую он может най­ти прежде всего в КГБ. Но при условии, что будут проведены серьезные кадровые изменения. Необходимо продолжить десталинизацию общества и государства, чего не в состоя­нии сделать старые руководители госбезопасности.

Замечу, что все это происходило до того, как началась по­литика кардинальных преобразований. Я только потом по­нял, что Крючков, хорошо зная о моих настроениях (в ИМЭМО работал большой отряд КГБ), пристраивался к ним из карьерных соображений. К стыду своему, я поспешил за­числить его в сторонники реформ, но и Крючков, надо при­знать, умело и вдохновенно морочил мне голову.

Конечно же переговоры с Громыко были, как я полагаю, не единственным каналом подготовки к избранию Горбаче­ва. Знаю, например, что Егор Лигачев встречался с ведущи­ми периферийными членами ЦК.

Открывалась новая страница в жизни государства, стра­ница мартовско-апрельской революции. Она продолжалась с марта 1985-го до роспуска СССР в Беловежской пуще. Всего пять с половиной лет, а сколько событий и перемен вмести­лось в этот крохотный кусочек истории.

Все, что собираюсь написать о Михаиле Сергеевиче, — сугубо личные, но заинтересованные наблюдения и размыш­ления. Это портрет человека, каким я его видел, знал, пони­мал или тешил себя иллюзией, что понимал и знал. Постара­юсь, чтобы пережитые мной прозрения и разочарования, обиды и восторги, острые, иногда болезненные воспомина­ния о собственной сверхосторожности, дешево упущенных возможностях в демократической эволюции, мои сегодняш­ние политические взгляды и пристрастия минимально сказа­лись на отношении лично к Горбачеву.