Шрифт:
— Вот что, ребята. Получил я бумагу из Камышина. Первого мая запрудят Волгу, и потечет она в наши степи. Один из потоков пойдет прямо на «Красные зори», но только краешком заденет. Чтобы не переносить «Зори» на новое место, довольно нам сделать небольшую плотину в двести пятьдесят метров длины и более метра вышины, и вода обойдет нас и потечет на юг.
— А вдруг затопит?
— Не затопит. Я все сам вымерял. Вода у нас будет стоять только на шестьдесят сантиметров над уровнем «Зорь», а мы сделаем плотину в метр, ну, даже в полтора метра.
— А сделать-то как? — спросил Грачев.
— И очень просто. Тракторы есть, сделаем в наших мастерских лемехи побольше, пустим наши «танки» — и они мигом отворотят нужный пласт земли. Мерекаете?
Кое-кто еще не мерекал, и Валькирный, как всегда, терпеливо и обстоятельно разъяснял.
Закипела работа. Грачев был «маленько изобретатель» и с жаром взялся за проектирование «траншейной машины». Сделал не очень аккуратный, но толковый чертеж. Валькирный одобрил, кузнецы принялись за изготовление лемехов, трактористы приводили в порядок машины.
— Так, так, ребята. Жарьте так, чтобы небу жарко стало, чтоб искры летели, — подбадривал Кондрат. Он опять чувствовал себя как на фронте. Был одушевлен, подвижен, весел, ел за троих и работал за десятерых.
Скоро тракторы, превращенные в траншейные машины, выехали на поле и, по указанию Валькирного, начали отворачивать пласт за пластом.
Солнце пригревало все сильнее. Весна была дружная.
Плотина протянулась уже больше чем наполовину, когда случилось одно происшествие.
Валькирный командовал своими «танками» на полях, как вдруг к нему подбежал растерянный Грачев. В руках он держал бумагу.
— Ты что? — спросил Валькирный, насторожившись.
— Кондрат Семеныч, что ж это такое?.. Как же это так?.. — начал Грачев. — Вот бумага пришла из «Каптажа»… тут пишут…
Валькирный недослушал. Выхватил бумагу из рук Грачева и, хлопнув его по плечу так, что тот осел на один бок, сказал строго:
— Идем за мною… — И они отошли от тракторной колонны, чтобы не слышно было их разговор»'.
— Ну, в чем дело? Говори.
— Да вот, «Каптаж» спрашивает, как у нас идет работа по переносу «Красных зорь» на новое место. И закончим ли мы работу к первому мая. Как же это так, Кондрат Семеныч?
Валькирный досадливо крякнул.
— А вот так. Бей в мою голову. Не допущу. Плотину устроить скорее и дешевле, чем целый поселок переносить. Понимаешь? Когда они увидят, как все это просто устроилось, сами благодарить будут. А выгонят меня — черт с ними. Только бы «Зори» отстоять.
— Ну… А если кто-нибудь из них, от «Каптажа», сюда приедет да все это откроет?
— Не приедет. Теперь у них там своих делов много. Все уж объездили. А приедут, увидят, что мы еще не начинали переносить «Зори», отругаются да и оставят по-мо-ему. Я так полагаю… Разве что вышвырнут меня из «Зорь». Ну что ж. Ты пред ом будешь… Что нос на квинту повесил?
— Я ничего…
Грачев поплелся за Валькирным и теперь новыми глазами посмотрел на возводимую плотину. Недоумение и страх отражались на его лице.
А Валькирный и виду не подает. Командует как ни в чем не бывало. Крепкий человек.
Дождь прошел. Под лучами весеннего солнца заблестели мокрые рельсы, крыши станционных зданий, новенький паровоз. Пыхтит он, сил набирается, — сейчас пойдет развозить по свету разных людей с разной их судьбою.
С крыши арестантского вагона капают капли, блестящие, как ртуть. Зарешеченное окно открыто, а в окне, как из рамы, — голова старика. Хмуро смотрят темные глаза из-под клочковатых бровей. Жадно втягивают широко раскрытые ноздри влажный весенний воздух. Душно в вагоне, а Глеб Калганов привык к вольному воздуху моря и Волги. Смотрит Калган на станционную суету и словно не видит. Ушел мыслью в себя.
И вдруг его взгляд ожил, налился злобой. Калган увидел Кузьму Сысоева, хотел спрятаться, отойти от окна, — поздно. Колючий глаз Кузьмы уже впился в его темные глаза, держит, не отпускает…
Случайна или не случайна эта встреча?.. Пожалуй, что и не случайна. Кузьма был главным свидетелем обвинения на суде.
Пришел! Своими глазами хочет видеть, что не вырвалась из сетей щука зубастая… Продирается сквозь толпу, не спуская глаз с Калгана. К окну прилип, глаза, словно пиявки, впились в лицо Калгана, держат… Молчит Калган.