Не стоила труда заметить, что, несмотря на бодрый тон, она волнуется.

— Вы приехали про Вадима расспросить или и меня подозреваете? — и отрезала категорично: — Если меня — зря! Вины перед законом у меня нет. А вообще–то вины много. И перед Валентином Викентьевичем, и перед Вадимом. Но за это я перед своей совестью отвечать буду.

Профессора она назвала по имени–отчеству и сказала о нем, как о чужом, далеком.

— Кое–что мне нужно у вас узнать.

— Мне скрывать нечего.

— Вы знали, что Зайцев собирается украсть деньги?

— Шутите! Да разве б я допустила!

— А вы могли не допустить?

— Могла, — сказала Диана уверенно.

Мазин оглядел ее внимательно — сочные губы, высокая грудь, крепкие полные ноги, — она, конечно, знала себе цену.

— У нас с Вадимом старая любовь была. Сначала я за ним бегала, а потом он ко мне присох, как банный лист. Целая история. Мы с ним познакомились задолго до Валентина Викентьевича. А вы выпить не хотите? — прервалась она вдруг. — На душе тошно.

Диана достала из буфета бутылку «Московской». На дне плавали лимонные корочки.

— Берите помидор малосольный. От балыков отвыкать приходится.

И налила стопки до краев.

— В общем, история моя такая. Отца на фронте убили, школу не кончила, пошла в кооперативный техникум. Мать меня к сытному куску пристроить хотела, потому что жили не густо. Но мне торговля не по душе пришлась. Вот машины люблю, хотя дело, строго говоря, не для женского здоровья. Ну, я–то здоровая, и тогда кровь с молоком была. Многие мужчины заглядывались, хотя после войны баб и избыток получился. А я не жаловалась. В восемнадцать лет замуж в первый раз вышла. Жили, правда, недолго. К мирной жизни мой супруг никак не мог приловчиться. Все геройствовал. То в милицию попадет, то в вытрезвитель. Впрочем, это к вашему делу касательства ни малейшего не имеет. Разошлись мы с ним, как в море корабли. Бросила я и мужа и торговлю, переехала в ваш город. К теплу поближе. Не люблю мерзнуть…

Говорила Евдокия вроде полушутя, поглядывая на Мазина почти насмешливо. А он смотрел на нее и, смущаясь, понимал, что мучается она, а может, и опасается его.

Евдокия выпила стопку и налила снова:

— Не пьете? Ну, дело ваше… А мне что терять? Семь бед — один ответ! Мне бы, дуре, в вуз тянуть. А меня понесло в автошколу. Захотела такси гонять — и точка. Блажь пришла. И обошлась дорого. Обоих я их через эту технику узнала. С Вадимом учились вместе. Он все жаловался на свой финансовый. Но для него машина так — очередное увлечение. Руки тонкие, пальцы длинные, интеллигентные. Короче, влюбилась я. Ну, а он на меня свысока в то время поглядывал. За стильными девочками ухаживал. Назло ему и замуж вышла.

Она выпила:

— Вы меня не осуждайте. Поймите. Конечно, Валентина Викентьевича по–настоящему я не любила. Двадцать восемь лет разницы — не шуточка. А главное, из другого круга он. Познакомились мы случайно. Везла его по вызову. Говорили, как водится. Вопросы у всех одни и те же. Трудно ли женщине на машине? Потом попросил подождать его, долго ездили… Потом нашел меня. Ну, и все остальное. Когда он мне предложение сделал, я испугалась. Потом думаю: года–то идут! А тут возможность жизнь устроить. На машине–то женщине в самом деле не мед. И мужики пристают, особенно пьяные. А пьяных на такси, знаете, сколько раскатывает! Короче, решилась. Думаю, тянуться к культуре буду, постараюсь соответствовать. И получалось. Нельзя сказать, чтобы я его позорила. С дочкой подружилась. Юлька — славная. Мужа бы ей хорошего. Все ничего шло. Да Вадька остервенел. Как увидел меня принаряженной да подкрашенной, будто подменили ему меня. Проходу не давал. Звонит по телефону, на улице караулит…

— Он уже был женат?

Евдокия махнула рукой пренебрежительно:

— С женой они плохо жили.

— А вы?

Она ответила серьезно:

— Как вам сказать? По части тряпок и вообще материального уровня не каждой так удается. Но тяжело. Я, конечно, уважала Валентина Викентьевича. Да этого ж мало. Никогда мне с ним весело не было, не смешно. Все думаю, как бы дурой при гостях не показаться. Я себя дурой не считаю, но у него интересы, дело в руках, уважение… А у меня, — она провела руками по бокам сверху вниз, — фигура одна. Вот я соответствую, соответствую, а потом не выдержу — и к Вадьке, а он простой был и веселый.

— Мне он показался невеселым, желчным.

— Это тоже правда. Повеселится–повеселится и загрустит. «Паршивая у меня жизнь, говорит, Диночка. Работа нелюбимая, жена нелюбимая, с тобой только мне хорошо. Был бы я в жизни лучше устроен, увел бы тебя от костоправа». А я всерьез над его словами не думала. Ну какой он муж! Хорошо мне с ним было — и все. Подло жила, — отрубила она резко. — Но за все нам наказание полагается. Видите, что сочинил, ненормальный! Украл деньги. Да как!

— Он один это сделал?

— Один. Всем доказать хотел.

Лена Хохлова тоже говорила это слово «доказать».

— Да вы что ж считаете, я его научила? Деньги–то мне зачем?

— Но вывезли их из института вы!

— Я! — Она даже хлопнула ладонью по столу с досады. — Я! Если б не это, может, Вадим живой бы сейчас был.

— Когда вы узнали, что Зайцев украл деньги?

Евдокия выпила еще немножко:

— Вечером, перед тем, как погиб он.