— Не думал я, Фатима Ахметовна, что нам придется встретиться в официальной обстановке… Отношения наши развивались вроде бы нормально. И вдруг такой пассаж! А? Что скажете?

Фатима не говорила ничего. Во–первых, ей было непонятно слово «пассаж», а главное, она никак не могла сообразить, чего добивается этот энергичный молодой человек.

— Молчите?

— Не знаю даже, что сказать. Я правду говорила.

— Правду? — переспросил Боб весело, но без насмешки. — Неужели? А может, забыли что–нибудь, а?

Он остановился и посмотрел на Гаджиеву пристально, меняя выражение лица постепенно, пока оно не стало строгим.

— Нехорошо, Фатима Ахметовна. Мы не любим людей нечестных. О махинациях на скачках знаете?

— Какие махинации? Не знаю я махинации.

— Вот как? — Борис подошел к столу. — Значит, правду сказать не хотите? Тогда пеняйте на себя. Вам придется отвечать за соучастие в убийстве.

— Убийство? С ума сошел!

Гаджиева подскочила на стуле, будто ее подбросило пружиной.

— Сядьте, Фатима Ахметовна. Успокойтесь и расскажите все по порядку. Суд может учесть чистосердечное признание.

Фатима заплакала:

— Да что это, господи, не убивала я никого…

— Я не говорю, что вы убили. Зато ваш брат…

— Брат?

— Да, ваш брат. А сообщили ему, что деньги у Зайцева, вы!

Сосновский налил в стакан воды:

— Выпейте, приведите себя в порядок и расскажите.

Затихнув немного, она вытерла слезы желтой сухой рукой и спросила:

— Что говорить?

— Вот, это другое дело, — усмехнулся Боб. — Все говорите без утайки. Во–первых, откуда вам стало известно, что Зайцев похитил деньги из сейфа?

— Как — откуда? Сам сказал.

— Я?!

— Кто еще! Приходил и говорил, что деньги кто–то украл. Значит, Вадька, раз к нему приходил.

Сосновский немного смутился:

— Существа дела это не меняет. Не важно, откуда вы узнали, важно, как вы распорядились полученными сведениями. Вы сообщили о деньгах брату…

— Ну и что? Брат у меня один родственник на свете! Что же я, родному брату сказать ничего не могу?

— Не горячитесь, Гаджиева! Сказать вы, конечно, могли, но вот то, что вы сделали…

— Что ж мы, по–вашему, сделали?

— Вы решили завладеть деньгами и с этой целью убили Зайцева.

— Да как же?

— Это вы и должны рассказать!

— Все я вам сказала, все, понимаете?

— Нет, не все! Кое–что я могу напомнить, если хотите.

Боб снова прошелся по кабинету:

— Итак, вы, Гаджиева, утверждаете, что узнали о похищении денег от меня. Предположим. Хотя я лично подозреваю другое. А именно: вам сообщил о деньгах Живых, который делал Зайцеву ключ к сейфу.

— Ключ делал? Федор?

— Точно так. За эту работу он получил триста рублей.

Гаджиева напряглась на своем стуле. Видно было, что слова Сосновского произвели на нее впечатление.

— Живых говорил вам о деньгах, полученных от Зайцева?

— Про Вадьку не говорил. Но деньги были, были.

— А что говорил Живых? Как он объяснял появление денег?

— Совсем не объяснял ничего. Я сама видела. Он же бедный был совсем. Голодный ходил. Кормила я его. А тут появился — прямо барин. Я спросила: «Где деньги взял, Федя?» А он смеется: «Там взял, где много. Скоро еще будут».

Слова «еще будут» вернули Борису надежду, ибо то, что говорила Гаджиева, мало вязалось с фактами: деньги–то нашли у Живых непотраченными! Но теперь становилось ясно: деньги эти не были первыми!

— Я вам не верю. Живых сказал, конечно, откуда он рассчитывает получить деньги. Он собирался шантажировать Зайцева. Ему это не удалось. Тогда попробовали вы.

— Что пробовали? Не понимаю я, что спрашиваешь.

Борис сдержал себя и укоризненно покачал головой:

— Значит, это не ваш брат уехал с Зайцевым утром на машине, и не он сбросил его в карьер?

— Брат мой? Сбросил в карьер?

— Да. Он! Не отпирайтесь. Вы сказали брату, что у Зайцева находятся похищенные деньги. Тогда он потребовал, чтобы Зайцев отдал деньги. Зайцев не согласился, и ваш брат убил его!