— Плохо дело, — произнес унтер, разгибаясь. — На левой кость перебита, на правой и вовсе чашечку разворотило и лодыжку покарябало… впрочем, лодыжку он, наверное, и не чувствует уже.

Я только теперь разглядел — окантовка погон васильковая.

— Ну а ты, змей Эскулапа… что сделать можешь?

— А ничего, — огрызнулся он. — Я ж санитар, моя работа — перевязать или перетянуть, как сейчас, и до ассистентарцта [23] доволочь.

— Бо-о-льно! А-а-а-а-а!

Достал меня этот вопль — я, даже и не думая, что Стаська рядом стоит, всю свою наболевшую душу на санитаре отвел.

— …и мать твою тоже перетак, — закончил я свой монолог. — Ну хоть какая-то польза от тебя может проистечь?

— Броня, так тебя, ты каким местом слушаешь?! Ни хрена я не могу, по буквам — Н-И-Х-Р-Е-Н-А! Ему даже не врач — госпиталь с операционной нужен! А я… был бы морфин — вколол бы, так ведь и морфин мне не положен! — Тут ему стукнуло, наконец, мои погоны разглядеть и, уже тоном тише, добавил: — Господин фельдлейтенант.

— Так ведь, — задумчиво так произнес Севшин. — У нас есть морфин. В аптечке.

Ну да. Был. Пять ампул, как сейчас помню, — на случай ожога, чтоб до самых бровей накачаться. Я сам же их и выменивал.

— Угу, — кивнул Михеев. — А аптечка в панцере. Тридцать саженей под пулеметом — проще до Луны на карачках. Забудь. Лучше по дому пошарим… богатый домина. Спорю, если здешние тумбочки прикроватные тряхануть, сонные пилюли так и посыпятся. Когда у людей столько денег набирается, они без пилюль заснуть не могут, это я точно знаю.

Глянул я в проем, на зверика… ну да, шестьдесят метров плюс-минус. И — голый асфальт, не укроешься. Хорошо, если тот болван-пулеметчик так и не догадался прицел поправить, а если сообразил? Лично я бы такого горе-бегуна из карабина снял бы на раз.

— Ладно, — выдыхаю. — Но… Серко, сука, если ты до моего возращения сдохнешь… я разозлюсь. Очень сильно.

Закинул «бергманн» за спину, воздуху в легкие набрал — и побежал.

Повезло. Пулеметчик авровский то ли бутерброд как раз жевать затеял, то ли еще как-то отвлекся — засек меня только на последней трети пути. Стрельнул короткой — метра на три вправо промахнулся. Спохватился, начал панцер поливать. Только ведь я тоже головой работать умею. Не на башню полез, суслика изображать, а с ходу, рыбкой, в люк мехвода. Нырнул, подтянулся, люк захлопнул… так-то, думаю, пусть я в темноте и вверх тормашками, зато хрен меня теперь пулеметом выковырнешь.

Кое-как перетек в нормальное положение. Эх, думаю, знать бы… вкатил бы сейчас бы по этому горе-пулеметчику восемь-восемь в подарочек!

Перелез в башню, помешкал чуть и выстрелил к свиньям собачьим все шесть дымовых гранатометов. Какого, спрашивается, их экономить, для кого?

Достал аптечку, заодно уж от курсового короб с лентой отстегнул, высунулся, подождал, пока завесу чуть больше по фронту растянет, и спокойно, — чтоб, не дай господь, не навернуться с ампулами драгоценными, — пошел обратно.

Заскочил в подъезд, смотрю — Стаська около раненого на коленях сидит, личико в ладони спрятала, рядом санитар хмурый переминается, а Севшин на меня глянул коротко и сразу же глаза отвел.

У меня во рту сразу привкус медный появился.

— Что? — спрашиваю. — Не дождался?

— Ровно как, — отвечает санитар, — ты до панцера добежал. Болевой шок, плюс кровопотеря. Вообще, он еще долго держался для таких ран.

Я уж было собрался высказать… все, что мне по этому поводу сказать хотелось. Но тут Стаська ладони от лица отняла, голову подняла… Заглянул я в ее глаза сухие и ничего не сказал. Совсем.

Даже короб с лентой не грохнул с маху, а аккуратно на пол поставил.

Темнота этой ночью была в Курске очень относительная.

Больше всего света было, пожалуй что, от зарева в центре — ребята фон Шмее в очередной раз постарались. Плюс осветительные ракеты по всему периметру, наши их почти непрерывно развешивали, и такие же ракеты авровцы в самом городе время от времени то тут, то там запускали. Ну и всякой мелочи до кучи: трассера, мелкие пожары. Одна куча мусора почти напротив входа, на противоположной стороне улицы, полночи полыхала.

Звуковое оформление… тоже соответствовало. Стрельба, взрывы…

Честно говоря, я долго удивлялся, что меныновцы нас в первые же часы не прищучили. Превосходство численное перед теми нашими частями, что успели в город войти, у них было просто подавляющее, с учетом, сколько местных обывателей под ружье поставили. Начни они целенаправленно зачищать таких вот «крыс», как мы…

В особняке нас было одиннадцать душ. Четверо, — считая Стаську за полноценного бойца, — панцерников и семь пехотинцев. Один 47-й машингевер, четыре самозарядки, четыре машинпистолета, три десятка гранат. Ну и всякая мелочь, вроде карманного «вальтерка» той же Стаськи, который я ей презентовал два дня назад, выменяв у пехотного фельдфебеля на три пачки сигарет. Патронов, при везении, могло хватить минуты на три.