— Заходи, Джордж, — сказала Белла. — Доктор промоет и зашьет твою руку.

— А у нее осталась сыворотка от столбняка? — спросил Джордж, поднимаясь со стула.

Йенс так и не узнал, осталась ли у доктора Генри сыворотка против столбняка. Он вышел из кабинета на улицу. На вывеске ее имя было написано полностью, крупными буквами; он просто не обратил внимания. В противном случае он ни за что не пошел бы в кабинет и не получил бы свои таблетки. Порой незнание играет нам на руку.

Ларссен уселся на велосипед и принялся крутить педали, направляясь на сей раз на юг. Доктор Генри оказалась за последнее время единственной женщиной, которая не сделала ему ничего плохого. Она знала свое дело и выполняла работу без глупостей и лишних разговоров.

— Если бы ей пришлось меня ждать, она бы дождалась, клянусь богом! — сказал Йенс, выезжая из Ханфорда. — И не стала бы путаться с каким-то вонючим бейсболистом.

Вернувшись в Денвер, он много чего скажет Барбаре, а если Сэму Игеру это не понравится, он найдет способ разобраться с ним, да и с Барбарой тоже.

Йенс потянулся за спину и погладил рукой деревянный приклад своей винтовки, а потом наклонился над рулем велосипеда и принялся изо всех сил крутить педали. До Колорадо было еще далеко, но Йенс с нетерпением ждал, когда он туда вернется.

Тащить тяжелую корзинку для пикника вверх по горной тропинке летом, да еще в Арканзасе, не слишком нравилось Сэму Игеру. Но чтобы убраться хотя бы на время подальше от военного госпиталя — не говоря уже о ящерах, — стоило и помучиться. И он не собирался отдавать корзинку Барбаре, у которой уже появился животик.

Она окинула его взглядом и проговорила:

— Ты похож на свеклу, Сэм. Со мной ничего не случится, если я немного понесу корзинку. Я, конечно, жду ребенка, но это вовсе не значит, что я превратилась в хрустальную вазу. Не бойся, я не рассыплюсь на мелкие кусочки.

— Нет, — упрямо ответил Сэм, — я в порядке.

Тропинка завернула, и они вышли на заросшую травой поляну.

— Вот, смотри, по-моему, отличное местечко, — сказал он, улыбнувшись с облегчением.

— Просто замечательное, — поддержала Барбара.

Сначала Сэм решил, что ее слова прозвучали вполне искренне, но, немного подумав, он пришел к выводу, что она с радостью согласилась бы с ним и в том случае, если бы он сказал, что этот симпатичный лужок похож на мерзкое болото. Больше всего на свете она хотела остановиться, чтобы ему больше не пришлось тащить проклятую корзинку.

Будь у федерального правительства поменьше забот, оно бы непременно приказало какой-нибудь команде садовников подстричь лужайку. Высокая трава не беспокоила Сэма Игера; ему приходилось играть на полях, где она была не намного короче. Он поставил корзинку на землю, открыл крышку, вытащил одеяло и расстелил его на земле. Как только Барбара села, он устроился рядом.

Теперь, когда он доставил корзинку на место, за нее отвечала Барбара. Она вытащила бутерброды с ветчиной, завернутые в тряпичные салфетки из госпиталя — вощеная бумага давно осталась в прошлом. Домашний хлеб теперь резали вручную, а ветчину делали в Хот-Спрингс; горчица не знала, что такое фабрика. Но вкуснее бутерброда Сэм в жизни не ел. После него на свет появились вареные яйца и персиковый пирог, который мог бы дать ветчине сто очков форы.

Хуже всего дело обстояло с пивом. Несколько человек в Хот-Спрингс варили пиво, но то, что у них получалось, не шло ни в какое сравнение с известными и привычными марками. Кроме того, оно оказалось теплым. Но Сэм решил не капризничать.

Когда с едой было покончено, он, удовлетворенно вздохнув, растянулся на одеяле.

— Жаль, нет сигарет, — сказал он. — В остальном жизнь мне кажется прекрасной штукой.

Барбара молчала, и он посмотрел на нее. Она не притронулась ни к бутерброду, ни к великолепному пирогу.

— Давай, ты же ешь за двоих, — удивился Сэм.

— Конечно, — проворчала она, и Сэм увидел, что она побледнела. — Только иногда мне по-прежнему бывает трудно уговорить пищу задержаться в моем желудке — даже для одного. Все равно сейчас лучше, чем было пару месяцев назад, — быстро добавила она. — Тогда мне казалось, что выносить ребенка равносильно тому, чтобы помереть с голоду — или съесть что-нибудь и тут же все отдать. Благодарение Богу, больше я этого не делаю.

— Верно, — проговорил Сэм. — Ну, я не собираюсь портить тебе настроение и зря волновать в такой прекрасный день — да и корзинка стоит на земле, и мне не нужно больше ее тащить. А назад мы пойдем вниз по склону, почти налегке, — попытался он утешить сам себя.

Легкий ветерок резвился среди сосен, наполняя лужайку терпким ароматом. В небе кружил ястреб. Синий дельфиниум и фиалки, огромные цветы шалфея и пурпурная рудбекия рассыпались по зеленому ковру, точно драгоценные камни. Жужжали пчелы, перелетая с одного цветка на другой. Мухи с энтузиазмом принялись за остатки ленча — и за Сэма с Барбарой.