Шрифт:
Если бы мы сравнили Жильдаса Трегомена с машиной, то это был бы не вертикальный молот, сплющивающий железо одним страшным ударом, а скорее один из тех гидравлических [113] прессов, которые постепенно сгибают самый крепкий железный прокат [114] . Видимо, такое качество являлось следствием его спокойного, здорового кровообращения.
На широких плечах возвышалась увенчанная высокой широкополой шляпой крупная голова с гладкими волосами, небольшими бакенбардами, горбатым носом, придающим характерность профилю, улыбчивым ртом, втянутой верхней и выдающейся нижней губой, со складками на подбородке, прекрасными белыми зубами (отсутствовал только один верхний резец), не знавшими табачного дыма; с глазами ясными и добрыми под густыми рыжими бровями; с кирпичным цветом лица, загоревшего на ветру реки Ране, но никогда не ведавшего неистовых порывов океанских бурь.
[113]Гидравлический — действующий давлением или движением жидкости.
[114]Прокат — продукция прокатного (на специальных станках) производства — балки, рельсы, трубы, листы, полосы, ленты и т. п.
Таков Жильдас Трегомен, один из тех предупредительно-вежливых людей, кого можно попросить: «Приходите в полдень… Приходите в два часа»— и они приходят вовремя, всегда готовые оказать вам услугу! Об его непоколебимую, как скала, твердость, ярость дядюшки Антифера быстро разбивалась. И когда дядюшка пребывал в дурном настроении и начинал бушевать, посылали за Жильдасом Трегоменом. Он являлся к своему разъяренному соседу и выдерживал любой шквал.
Бывшего владельца «Прекрасной Амелии» в доме все обожали: Нанон видела в нем защитника, Жюэль питал к нему сыновнюю любовь, Эногат часто целовала его щеки и гладкий лоб без единой морщинки. Последнее является, по утверждению физиономистов [115] , неоспоримым доказательством спокойного и мирного характера.
[115]Физиономист — обладающий способностью узнавать характер человека по его наружности.
В тот вечер, в половине пятого, Жильдас Трегомен поднялся по деревянной лестнице в комнату второго этажа.
Под его тяжелыми шагами ступеньки трещали.
Он толкнул дверь и оказался лицом к лицу с дядюшкой Антифером.
Глава пятая,
в которой Жильдас Трегомен с трудом удерживается, чтобы не противоречить дядюшке Антиферу
— Пришел наконец-то, лодочник!
— Я побежал сразу, как только ты меня позвал, старина…
— Долго же ты, однако, бежал!
— Ровно столько, сколько понадобилось на дорогу.
— В самом деле?… Можно подумать, что ты плыл на «Прекрасной Амелии»!
Жильдас Трегомен сделал вид, будто не понял намека по поводу черепашьего хода его габары [116] по сравнению с быстротой морских судов. Он нисколько не удивился, застав соседа в дурном расположении духа, и приготовился, как всегда, терпеливо сносить все его выходки.
Дядюшка Антифер протянул Трегомену палец, и тот осторожно пожал его большим и указательным пальцами своей ручищи.
[116]Габара — вышедшее из применения грузовое плоскодонное судно.
— Ой!… Черт возьми! Жми, но не так сильно!
— Прости… я не нарочно…
— Только этого недоставало!
Дядюшка Антифер жестом пригласил Жильдаса Трегомена занять место у стола посередине комнаты.
Трегомен послушно уселся на стуле, расставив колесом ноги в просторных башмаках без каблуков. Он разложил на коленях большой носовой платок с голубенькими и красненькими цветочками, украшенный по углам якорями.
При виде этих якорей дядюшка Антифер неизменно пожимал плечами. Якорь у владельца грузового судна!… Это все равно что водрузить на габару фок-мачту, грот-мачту или бизань-мачту!
— Выпьешь коньяку, лодочник? — спросил он, доставая две рюмки и графин.
— Ты же знаешь, старина, я никогда не пью.
Это не помешало хозяину дома наполнить обе рюмки. По обычаю десятилетней давности дядюшка Антифер, выпив свой коньяк, выпивал затем и порцию, налитую соседу.
— А теперь поговорим.
— О чем? — спросил Жильдас, отлично знавший, для какой цели его позвали.
— О чем?… О чем же еще мы можем говорить, как не о…
— Ах да!… Так нашел ты наконец ту самую точку на этой пресловутой широте?
— Нашел? Каким образом, ты думаешь, я мог ее найти? Слушая этих двух болтушек, которые трещат здесь без умолку?
— Ты так называешь добрую Нанон и прелестную Эногат?
— Ты всегда становишься на их сторону, против меня!… Но не в этом дело. Вот уже восемь лет, как умер мой отец Томас, целых восемь лет! А вопрос не продвинулся ни на шаг… Пора уже положить проклятой точке конец!
— Что касается меня,— сказал Жильдас Трегомен посмеиваясь,— я бы положил конец… бросив заниматься этим навсегда.
— Так, так!… А завещание отца на смертном одре? Что бы ты с ним сделал?… Для меня это священный долг!
— Как жаль,— ответил Жильдас Трегомен,— что твой почтенный отец ничего больше не сказал…
— Да что он мог сказать, если сам ничего больше не знал!… Тысяча чертей! Неужели я тоже до последнего своего дня так ничего и не выясню?
Жильдас Трегомен чуть было не ответил, что это вполне возможно… и даже желательно, но вовремя спохватился, боясь вызвать сильное раздражение у своего и без того вспыльчивого собеседника.