— Этот план нам придется оставить, потому что Октавий и Агриппа изменили позицию своих кораблей. Для меня это очень важно, потому что мы неожиданно понесли такие потери, которые вряд ли могут быть восполнены в ближайшее время. По моим оценкам, у Октавия тридцать или двадцать пять тысяч солдат, у нас же в лучшем случае двадцать тысяч, и половина из них не имеют опыта и готовы смыться при первой же возможности. Наше превосходство заключается в тяжелых кораблях, с которыми мы — и это мой новый план — пробьемся к выходу из залива, чтобы затем как можно скорее добраться до Египта. Там, и только там, должна состояться решающая битва! Пока Октавий вновь соберет войско и подойдет к Египту, я построю новые корабли и пополню свои легионы.

Он повернулся к Крассу.

— Ты, мой дорогой и верный друг, отойдешь с нашей пехотой куда-нибудь в Элладу или, если будет нужно, двинешься медленным маршем в Азию. Там мы сможем удвоить наше войско и победить Октавия на суше, а потом под Александрией мы уничтожим его флот. Так — и только так! — можно добиться победы.

Во время этой выразительной речи Антоний совершенно успокоился и вновь обрел уверенность в себе.

— Кто хочет что-то возразить или добавить, пусть говорит свободно. Я восприму это как совет и обдумаю.

Какой-то старый морской офицер поднял руку.

— Говори же! — потребовал Антоний.

— В морской битве лучше обходиться без парусов, потому что они только мешают и служат легкой мишенью для зажигательных стрел неприятеля. Но каким образом мы поплывем тогда на юг? Гребцам одним не справиться, а будет ли ветер попутным, знает один Посейдон.

Антоний кивнул.

— Твое замечание справедливо, Сосий, и я сразу отвечу на него. Да, на этот раз мы поднимем паруса, а команде объясним, что так нам легче будет преследовать врагов. Теперь что касается Эола, которого Зевс сделал повелителем ветров. Иногда этот бог ленится, но иногда он следует какому-то определенному плану. Так и теперь. Я уже несколько недель наблюдаю за тем, как меняется направление ветра. Почти всегда около полудня в Амбракийском заливе дует юго-западный бриз, затем он медленно меняется на северо-западный и к вечеру на северный. Как раз благодаря ему мы сможем быстро добраться до Египта.

Кто-то из морских офицеров подтвердил:

— Правильно подмечено, так и есть.

Антоний украдкой взглянул на Клеопатру, и она согласно улыбнулась ему.

Как выяснилось позже, этот план с бегством в Александрию был ее идеей. Антоний позволил убедить себя, а остальные поддержали его. Как и всегда, то, что он предложил, звучало весьма убедительно, потому что каждый видел: при настоящем соотношении сил надеяться на победу было бы слишком смело, однако потом…

Обсуждение состоялось 30 августа. Этот месяц римляне тогда еще называли секстилием, а двадцать четыре года спустя по решению сената его переименовали в честь досточтимого Августа.

Через три дня, 2 сентября, должен был произойти прорыв. По желанию императора Клеопатра уже накануне утром должна была отправиться на свой корабль «Антоний». Как это было ей свойственно, в таком положении она не забыла о своих друзьях.

— Наш Гиппо, — заговорщицки улыбнулась она Ирас, — кажется, настоятельно нуждается в женском обществе. Я даю вам два свободных дня: можете спокойно собрать свою палатку, упаковать сокровища — или еще что-нибудь сделать…

Неужели царица заметила, что я был одержим похотью, как крыса? Еще в палатке Антония во время обсуждения его плана я так и пожирал глазами Ирас. За время, проведенное в подземном царстве, мои жизненные силы истощились, как никогда. За эти три дня я сам стал похож на тень, и даже Афродита собственной персоной не смогла бы вдохнуть огонь в мои члены. Но когда все это осталось позади и я вновь увидел солнце и пробудился к жизни, это подействовало на меня как сильный aphrodisiakon [76] . Мой фаллос пылал как факел и восставал всякий раз, как только я видел Ирас.

Она, наверное, понимала все с присущей ей женской интуицией.

— Теперь, Гиппо, поскольку ты счастливо покинул эреб, жизнь взыграла в тебе с новой силой.

Я привел ее в мою палатку и строго-настрого приказал слуге никого не впускать, потому что буду делать сложную операцию.

Мы почти не отрывались друг от друга в эти два дня, которые принадлежали только нам — нам одним.

Однако они кончились, и в ночь перед решающим сражением нам пришлось вернуться на корабль, чтобы быть вместе с царицей.

— Как ты думаешь, — спросил я Ирас, — чем все кончится?

Она посмотрела на меня так, будто я спросил, сколько будет один плюс один.

— Царица Клеопатра всегда выигрывает! И никогда — никогда — не увидишь ты ее среди побежденных!

Еще засветло мы приплыли на корабль, занявший перед битвой позицию неподалеку от устья залива, тогда как весь наш флот и корабли противника стояли дальше мили на три. Все это выглядело так мирно: как будто собрались какие-то торговые суда, на борту их только купцы, озабоченные своими делами, которые завтра будут улажены.

Ирас отправилась к царице, а я вновь занял свою крошечную каюту на корме и принялся расставлять свою маленькую аптечку и раскладывать инструменты из позолоченной бронзы, которые мне как личному врачу еще ни разу не пригодились.

Завтракали мы в узком кругу. Клеопатра излучала уверенность и мимоходом сказала о своих планах:

— Что бы ни случилось завтра, мы доверимся предсказанию божественного Цезаря: «Будет ли это в удаче или в несчастье, спасение — на воде».

Ирас взглянула на меня с такой гордостью и уверенностью в победе, как будто хотела укорить и одновременно ободрить сомневающихся.