Царица появилась незаметно и подхватила:

— Так что же я? — спросила она приветливо.

Так как никто не отвечал, она повернулась к нам.

— Гиппо — какая радость! Как твои родственники — благополучно? А это твоя родственница Аспазия?

Пораженная тем, что слышит свое имя из уст царицы, Аспазия упала на колени и склонила голову.

— Да, — выдохнула она, — меня зовут Аспазия, Божественное Величество.

Клеопатра улыбнулась своей неповторимой веселой и радостной улыбкой.

— Полно, встань, мы ведь не на аудиенции.

Из-за беременности Клеопатра была одета в просторное платье, и только узкий обруч со змеей-уреем у нее вокруг лба говорил о ее высоком положении.

— И он с ней помолвлен! — воскликнула Ирас, как будто тем самым я совершил какое-то преступление.

Божественная царица не выказала ни малейшего удивления и с приветливым равнодушием спросила:

— Это прекрасно, я рада за вас. И когда же свадьба?

— Это зависит еще от родителей Аспазии, мы должны сначала…

— Хорошо, хорошо — там будет видно.

— Могу я еще кое о чем поговорить с царицей?

Она кивнула.

— Ирас, проводи Аспазию к выходу, мы не надолго.

— Тебе следовало бы заранее сообщить мне об этом, Гиппо, — ведь так принято между друзьями, — сказала она мне с легким упреком.

— Прости, царица, но это получилось вдруг само собой, так сказать, гром среди ясного неба…

Она прекрасно знала людей и сразу поняла, в чем дело.

— Это чтобы досадить Ирас? Подумай хорошенько, Гиппо. Я полагаю, что она вскоре расстанется с Алексом. Скоро ему предстоит отправиться к Марку Антонию, и кто знает, когда он вернется вновь, и вернется ли вообще…

— Я буду своевременно извещать тебя обо всем, царица.

Потом я показал ей три образца посуды из Розуса, которую передал мой дядя, и увидел, как вспыхнули ее серые глаза.

— Это великолепно, действительно великолепно! Да, я возьму всю партию. Мне и без того уже стало казаться однообразным все время угощать гостей из серебряной посуды.

— Или из золотой, как в Тарсе…

Она засмеялась.

— Да, это был особый случай, и я не хочу возводить его в привычку.

Я коротко рассказал ей о болезни моего дяди и попросил разрешения понаблюдать его некоторое время, пока я не узнаю точно, возможно ли исцеление или эта болезнь неизлечима. Она милостиво позволила это и, со своей стороны, предложила мне устроить в квартале неподалеку от дворца лечебницу, где я мог бы принимать больных и где меня можно было бы легко найти, если я понадоблюсь во дворце. Это вполне соответствовало моим желаниям.

— Твоя божественная природа позволяет тебе читать в сердцах людей. Я не осмеливался просить тебя об этом.

— Я вижу, что ты здесь скучаешь. Двор у нас молодой, больных почти нет, а у каждого из наших придворных постарше есть свой собственный врач. Тот, кто не упражняется в своих умениях, в конце концов теряет их.

Я выразил благодарность, и у меня зародилась надежда, что грозившая мне служба в качестве главного врача при войске Антония будет предана забвению.

На обратном пути Аспазия долго молчала, а потом сказала:

— Я понимаю, конечно, что наша помолвка была придумана только для Ирас, но если хорошенько все взвесить…

— Аспазия, твой отец уже пытался однажды сосватать нас — и очень тебя прошу, давай не будем больше об этом. К тому же ты ведь уже помолвлена.

— Если бы ты знал с кем, ты бы так не говорил.

Мне предстояло довольно скоро узнать это, поскольку

Хаймон, тот самый соседский сын, заходил в гости через каждые два-три дня. Его отец торговал дорогими пряностями. Он закупал их в большом количестве, а затем в своем магазинчике сортировал их и упаковывал в мешочки или маленькие глиняные кувшинчики. Поэтому Хаймон, которому довольно много приходилось всего перетирать и перемалывать, постоянно был покрыт серо-зеленой пряной пылью и пах, в зависимости от того, с чем он в последний раз имел дело, шафраном, кориандром, перцем, тмином или вообще какой-то невообразимой смесью. Аспазия держалась с ним высокомерно, однако застенчивый и молчаливый юноша, казалось, вовсе не замечал этого. Он только восхищенно взирал на Аспазию влажными глазами и совсем не понимал или просто не хотел понимать ее колких замечаний. Мне было жаль его, но я не видел, как можно ему помочь, тем более что в то время я был поглощен заботой о дяде. Я расспросил множество врачей — все они знали, что это за болезнь, но никто не умел ее лечить.

Наряду с постоянно усиливающейся жаждой Персея мучил ненасытный голод. Однако несмотря на то, что ел так много, он сильно похудел, у него выпали зубы и волосы, а на теле появились нарывы. Деметра в отчаянии пыталась позвать еще других врачей, но они только качали головой и подтверждали мой диагноз. Наконец он впал в забытье, но прежде у нас состоялся еще короткий разговор.

— Мой конец уже близок, Олимп. Принеси жертву Осирису, чтобы все это не было так мучительно и продлилось бы недолго. Вчера со мной говорила Аспазия. Она попросила у меня прощения и сказала, что не хочет выходить замуж за Хаймона. Она хочет теперь тебя, Олимп, тебя. За Гектора я не волнуюсь, с ним все будет в порядке. Я не могу принуждать тебя жениться на Аспазии, но позаботься о ней, когда я умру. Ты теперь по возрасту и по положению глава нашей семьи, я доверяю ее тебе.