— Эти уважаемые отцы привыкли действовать быстро. Мне пришлось объяснить им, что в Риме, чтобы тебя признали божественным, надо не только иметь много заслуг, но и умереть, как это произошло с Юлием Цезарем. Так что мы остановились на том, что в восточной части храма Зевса будет сооружен алтарь Гераклу с бронзовой статуей этого бога в человеческий рост.

— Которая будет иметь сходство с императором, — прибавил я.

— Это уж как вы решите. Это ваша идея, ваш подарок. Я тоже подарю Антонию кое-что. Мой подарок тоже будет иметь человеческий облик, но по размеру меньше, гораздо меньше, чем ваш.

Ирас и Шармион загадочно усмехнулись, тогда глупые мужчины не сразу поняли, о чем идет речь. Первым, конечно, сообразил Мардион, евнух.

— Новый потомок божественного рода! — радостно воскликнул он. — Наши лучшие пожелания — тебе, царица! Да хранят тебя боги!

— Счастья тебе и защиты богов! — подхватили мы.

Мы уже собрались уходить, но Клеопатра остановила

нас, подняв руку.

— Я еще не отпустила вас и хочу сообщить вам еще кое-что. Со следующего года я собираюсь ввести новый отсчет времени моего правления. За начало этой новой эры будет принят первый год моего регентства с моим любимым сыном Птолемеем Цезарем, потомком божественного Цезаря, который шлет нам свое благословление с высот Олимпа.

К середине февраля алтарь Геракла в храме Зевса был готов. Он обошелся нам довольно дорого, поскольку в этом большом городе, как ни странно, не так-то легко оказалось отыскать искусного скульптора. К тому же, чтобы выполнить эту работу, ему надо было видеть Антония вблизи. Это взялась уладить Клеопатра. Она пожаловалась императору, что портреты на монетах выполнены грубо и совсем не похоже. В следующий раз она хотела бы поручить их чеканку более опытному мастеру, чтобы весь мир мог увидеть подлинное изображение своих повелителей. Антоний сразу же согласился с этим. Таким образом Скопа, так звали этого искусного скульптора, резчика по камню и мастера бронзового литья, смог приступить к работе. Он запретил нам присутствовать при этом и только однажды сделал исключение для уважаемого Протарха.

— Во имя всех богов, скажу я вам, этот парень не выказывает ни малейшего уважения к Антонию. Он безо всякого стеснения прикладывает к его голове свой угольник, бегает вокруг него с острым циркулем, как будто хочет его заколоть, и обматывает его вокруг живота измерительной лентой. Антоний только усмехается и недоумевает, ведь на монетах он будет изображен не в полный рост, а о настоящих намерениях этого ваятеля он ничего не знает. А тот дает своему языку гораздо меньше воли, чем рукам, и бормочет только что-то о пропорциях и sectio aureo — да, он употребляет какое-то непонятное латинское выражение.

— Золотое сечение? — перевел я. — Это какой-то термин у ваятелей, но я тоже не знаю, что он означает.

Как бы там ни было, Скопа выполнил свою работу точно к сроку. На церемонии открытия алтаря император появился в пурпурной тоге и золотом лавровом венке. Его сопровождала Клеопатра, это было одно из немногих ее официальных появлений в Антиохии.

Я уже говорил, что жители больших городов почти ни перед чем не испытывают священного трепета. Однако на этот раз антиохийцы показали себя с лучшей стороны.

Императоров, консулов, префектов, сатрапов и клиентальных правителей здесь можно было встретить почти каждый день, но египетская царица — это было что-то необычное. А может быть, дело было также в том, что все знали: этот алтарь возведен на деньги города, стало быть, и на те, которые получены от налогов. Поэтому каждый хотел взглянуть на подарок, в котором он также принял участие.

Антоний опустился на колени перед статуей, на пьедестале которой была сделана надпись: «Своему божественному предку с уважением и благодарностью от Марка Антония, имп.».

Вечером мы отпраздновали это событие в узком кругу. Ирас, желая подразнить Алекса, позаботилась, чтобы император узнал, кому пришла в голову идея этого подарка. Да, Алекс уже снова был тут. Он был для нашего общества тем же, чем соль для бульона: никто особенно не любил его, но все ему благоволили.

Антоний выразил мне особую благодарность, подмигнул и сказал:

— У меня есть еще кое-что специально для тебя, Олимп, или, если хочешь, Гиппократ. Тем самым я выполню наконец обещание, на которое ты, вероятно, рассчитывал, а я забыл о нем.

Он протянул мне медную дощечку и я прочел: «Олимп, называемый Гиппократом, личный врач Ее Величества царицы Египта, с этого момента и до окончания парфянской кампании назначается главным врачом всего римского войска в звании трибуна с соответствующим жалованьем. Все другие врачи, участвующие в этом походе, должны подчиняться главному врачу Олимпу, называемому Гиппократом.

Дано в Антиохии в пятый год правления императора Марка Антония».

Голова моя гудела, как потревоженный улей, а язык стал сухим, как старый пергамент.