Шрифт:
«Роботы ныне тоже исчезли.»
«Даже металл не вечен, — ответило дерево. — Однако мы с тобой живы и разговариваем. Возможно, мы могли бы стать друзьями.»
«Если ты этого хочешь. У меня не было друга уже очень, очень давно.»
«Да будет так, — провозгласило дерево. — Устраивайся вблизи, и продолжим беседу. Ты упомянул, что некоторые люди верили в деревья как в своих преемников. Означало ли это, что деревьям уготовано занять на Земле место человека?»
«Именно так. Уже несчетные века назад люди предвидели, и с достаточным на то основанием, что человечество рано или поздно придет к последней черте, а освободившееся место займет кто-то другой.»
«Почему? Почему освободившееся место должен кто-то занять?»
«Не могу дать точного ответа. Твердого логического обоснования не было и нет, но все, вероятно, верили, что на планете должен быть какой-то господствующий вид. В такой роли до человека выступали динозавры, а еще раньше трилобиты.»
«Мне не приходилось слышать ни о тех, ни о других.»
«Ни те ни другие не добились успеха, — продолжил Генри. — Динозавры были огромными, и их было, вероятно, не так уж много. Трилобиты были крошечными, и их было тьма-тьмущая. Но главное в том, что и трилобиты, и динозавры вымерли».
«И человек занял место динозавров.»
«Не сразу. Не мгновенно. Это заняло определенное время.»
«А теперь моя очередь? Я, дерево, теперь господствующий вид?»
«Похоже, что да.»
«Странно, — объявило дерево, — но мне никогда не случалось думать о себе как о ком-то господствующем. Может быть, ныне вообще слишком поздно, и господство утратило свое значение. А что, в эпоху трилобитов, динозавров и людей это было не так?»
«Не могу судить о трилобитах, они были глупенькие, — ответил Генри. — Динозавры тоже умом не отличались, но ими руководил голод. Она пожирали все, что подвернется. А люди руководствовались уже не голодом, а жаждой — жаждой подчинить себе всю планету.»
«Мы не ведаем ни голода, ни жажды, — отозвалось дерево. — Необходимое нам пропитание мы добываем из почвы и из воздуха. Мы никому не мешаем, у нас нет врагов, и мы сами не враждуем ни с кем. Ты, должно быть, заблуждаешься: если господствующему виду нужны голод и жажда, мы никогда им не были и не могли быть.»
«Тем не менее ты думаешь, ты разговариваешь.»
«О да, этому мы научились в избытке. Когда нас было много, Земля то и дело содрогалась от взрывов нашей болтовни. Мы были самыми мудрыми на Земле, только не сумели использовать свою мудрость. У нас не нашлось способа ее использовать.»
«Быть может, ты поделишься со мной каплей этой мудрости?» — попросил Генри.
«Ты опоздал, — ответило дерево опечаленно. — Меня одолевает старость. Старость, а вместе с ней глупость и забывчивость. Не исключено, что для поддержания мудрости требуется общество, совместные усилия, совместная мысль, общие разговоры. У меня здесь нет общества. Ты явился слишком поздно, мой новообретенный друг. Мне нечего тебе предложить.»
«Очень жаль», — отозвался Генри.
Вот и еще один провал, добавил он про себя. Трилобиты, динозавры, люди — все потерпели провал, по крайней мере, здесь на Земле. А теперь и деревья. Мудрость сама по себе бесполезна. Если ее нельзя применить, она попросту не нужна.
«Ты встревожен», — заметило дерево.
«Да, встревожен, — согласился Генри. — Хотя мне самому непонятно почему. Мне ли было не знать, чем все кончится…»
16
Семья снова в сборе
Тимоти откинулся на спинку кресла, вытянув ноги перед собой во всю длину, и сказал:
— Наконец-то, прожив в центре почти полгода, я начинаю понимать, что тут происходит. Учу базовый галактический язык. Конечно, я многим обязан Хьюго. Он помогал мне с самого начала, был гидом и советчиком, знакомил в первого очередь с теми, кто тоже мог мне помочь…
— Да не верь ты его разглагольствованиям! — воскликнула Эмма, обращаясь к Инид. — Своих привычек он не изменил ни на йоту. Сидит себе в кабинете целые дни напролет и даже к столу не выходит, так что ребята из команды Хьюго принялись таскать ему еду наверх. А теперь робот, что прилетел вместе с вами, по дурости взял этот труд на себя…
— Робот, — вставил Хьюго, — помощник поистине неоценимый. Ребята с ног сбивались, чтобы и с кухней совладать, и по дому управиться, а робот немедленно взял самое трудное на себя. Он волшебник по поварской части, а уж его сноровке можно только позавидовать…
— Какой он волшебник, — проворчал Хорас с дальнего конца комнаты, — если готовить седло барашка до сих пор толком не научился!
— Ты когда-нибудь прекратишь жаловаться? — едко бросила Эмма. — То кухня тебе не нравится, то что-нибудь еще. Или забыл, что тебе говорил Тимоти, когда согласился взять нас сюда? Веди себя как следует, не причиняй неприятностей другим — вот и все, что он просил. Неужели тебе это трудно?
— А еще он потребовал, — завопил Хорас, — чтобы я держал рот на замке. Все, что нужно, мол, это держать язык за зубами…