— И что же он говорит по этому поводу?

— Мы с ним толковали. Он, как и я, не сомневается в наличии такого существа, но тоже не ведает, что же это такое…

— Но ты полагаешь, что между твоим звездолетом и тем существом имеется связь?

— Искушение так думать очень велико, хотя и может показаться, что версия чуточку притянута за уши. А заключается она в том, что речь идет о внеземном существе, спасшемся при аварии звездолета. Стало быть, оно живет немыслимо долго. Но с другой стороны, если это была авария, то кто смог бы уцелеть?..

— Мне захотелось взглянуть на те металлические кусочки.

— Нет проблем. Они в сарае. Посмотришь, когда вернемся домой.

Хайрам устроился на одном из шезлонгов во дворе, а Баузер растянулся возле него. Знакомая синичка все так же независимо скакала в нескольких шагах, весело и даже вызывающе оглядывая нас, непрошеных гостей, вторгшихся на ее территорию.

Хайрам доложил:

— Баузер сказал, что не хочет оставаться в доме, вот я его и вывел сюда.

— Небось использовал тебя в качестве носильщика? Сам-то он вряд ли доковылял бы! — сказал я, глядя на собаку.

Баузер виновато забил хвостом.

— Синичка ему тоже посочувствовала, — сообщил Хайрам. — Вы можете идти по своим делам, мистер Стил. Я присмотрю за Баузером, пока он не выздоровеет. Буду при нем и день и ночь, если понадобится. А если он сам чего захочет, то и скажет мне.

— Ну и прекрасно, выхаживай его, — согласился я. — А у нас есть чем заняться!

…Я не без труда открыл провисшую дверь сарая. Не раз обещал сам себе ее починить, это потребовало бы пары часов работы, но было все как-то недосуг, а вернее всего, лень.

Сарай изнутри весь пропах конским навозом, давним, слежавшимся. В углу был свален всякий случайный хлам, но основное пространство занимали два длинных стола, которые соорудил я сам из досок и козел. На них были разложены все кусочки металла, выуженные мной из той ямы, а еще две полые яркие полусферы из какого-то неведомого металла. Я их нашел в сарае, когда прибирал хлам, брошенный бывшими владельцами фермы.

Райла подошла к одному из столов и взяла в руки зазубренный кусок металла. Она разглядывала его так и эдак, поворачивая в ладонях.

— Да, в точности как ты сказал. Совсем нет ржавчины. Лишь небольшая побежалость и изменение цвета. Но ведь в нем, по-видимому, содержится и железо, не так ли?

— И достаточно много, — ответил я. — По крайней мере, так утверждали сотрудники университета…

— Не всякий железистый сплав должен ржаветь, — задумчиво проговорила она. — Некоторые из них выдерживают довольно долго, но в конце концов хоть немного ржавчины на них появляется, когда с ними соприкасается кислород.

— А ведь прошло более ста лет, — согласился я. — Возможно даже, и намного больше. Виллоу-Бенд отметил свое столетие всего несколько лет назад, а воронка существовала наверняка еще до основания города. Она намного старше его. Ведь на дне ямы лежит слой грунта глубиной в несколько футов.

Для образования такого слоя требуется изрядное время. Много лет должно пройти, пока опавшие листья станут перегноем толщиной хотя бы в один фут!

— А ты не пытался приладить эти кусочки друг к другу?

— Ну как же, пытался, только из этого мало что вышло. Друг к другу более или менее подходят очень немногие из них.

— Так что же ты собираешься предпринять дальше?

— А не знаю, возможно, что и ничего! Знаю лишь, что буду пока держать факт этих раскопок в тайне. Ты единственная душа, которой я поведал обо всем. Скажи я такое кому-ни-будь еще, меня бы подняли на смех. Или нашлись бы эксперты, которые всему придумывают весьма прозаическое объяснение…

— Я тоже так считаю, — согласилась Райла. — Но поскольку у тебя появилась такая необыкновенная возможность убедиться в наличии разумной жизни в космосе и в том, что Землю посетили инопланетяне, можно было бы и не обращать внимания на насмешки или превратные толкования!

— Но разве ты не понимаешь, — возразил я, — что любые торопливые умозаключения могут ужасно навредить, если вовсе не погубят дело? У человеческой расы ведь имеется странное инстинктивное предубеждение против идеи, что она не одинока во Вселенной. И вероятно, это прямое следствие нашей боязни заглянуть в глубь собственной сущности. А может, мы боимся, что иной инопланетный разум способен заставить нас почувствовать свою второсортность, неполноценность? Мы частенько сетуем на то, что одиноки в космосе, но это не более чем поза, риторическая фигура…