Боже, какая ирония. Хотя сначала, когда я показала фотографии, режиссер был просто потрясен, но потом, когда я направилась в гримерку, чтобы переодеться в обязательную водолазку, какая-то женщина подошла ко мне: “Я смотрю, вы не носите лифчика, – сказала она, – но вам нужно одеть его для съемок, это обязательно.”

Я просто не поверила своим ушам. Я не носила лифчика многие годы. “Что ж, если он вам нужен, окей, – сказала я, – но боюсь, у вас возникнут проблемы с розыском достаточно маленького.”

Это ей не очень понравилось, но она ушла, а я отправилась в гримерку.

Я запихивалась в свой бадлон, когда кто-то постучал и вошел, не дожидаясь приглашения. Это была отнюдь не та женщина, которую я ждала; это был какой-то невзрачный, довольно отталкивающий мужик. Он вошел и представился, а затем принялся сначала заговаривать мне зубы, а потом лапать меня. Этот гондон прямо залезал в меня, я не могла поверить!

Я просто взглянула на него и сказала: “Что вы делаете? Какого черта вы о себе возомнили?”

“Я – один из сценаристов”, - сказал он так, как будто эта информация должна была немедленно убедить меня опрокинуться на спину и раздвинуть ноги.

Она меня не убедила: “Ну и что?”

Кажется, это его поразило. Он остановился, окаменев; видимо с ним таких прецедентов еще не случалось, и ситуация требовала какой-то нестандартной реакции.

“Вы ведь знаете, что я написал сценарий для ***, не так ли?”

Я покопалась в памяти, припоминая этот фильм об эксплуатации черных.

“И что, вы им гордитесь?, – спросила я в своей лучшей манере а ля пансион благородных девиц. – Вы собирались произвести на меня впечатление? А знаете ли вы, ужасный вы карлик, что этот сценарий никуда не годится и, более того, он был единственной неудачей в хорошей в остальном постановке? А теперь уе...вайте из моей гримерки, пока я вас не пришила!”

Он ушел, и, незачем говорить, что с этого момента я сочла себя исключенной из списка претенденток. Впрочем, я решила пройти пробы до конца, но и решила так же, что нуждаюсь в защите, так что я позвала Майкла Липпмана, чтобы он сидел со мной в гримерке.

И вот тут я получила по-настоящему плохие новости.

Майкл выслушал мою горестно-гневную историю, а потом сказал:

“Энджи, все нормально. Тебе в любом случае не досталась бы эта роль. Тебя даже не было в списке, да и вообще никого не смотрят. Понимаешь, эту роль уже получла Линда Картер. Все это – всего лишь цирк для профсоюза, а мы решили его использовать, чтобы ты могла попасть к Джонни Карсону. Так что, не волнуйся.”

НЕ ВОЛНОВАТЬСЯ?! В смысле, не отрывать тебе х... и не запихивать его тебе в ухо, Майкл? А потом не ловить первый же самолет до Лондона и не проделывать того же самого с этим женоненавистнически-манипулятивным паразитом Дефризом? Или, ближе к делу, не отказываться появляться у Карсона и не переворачивать вверх дном всю эту поп-подлянку, чтобы вы, парниши, не ползали и не собирали ее по кусочкам?

Ничего этого я не сказала, хотя временами жалею об этом (жалею даже, что я всего этого конкретно не сделала). Не с Майклом, которого я люблю и уважаю, а с этим Курчавым Длинноносом, как мы его называли, – Дефризом.

Впрочем, преобладали успокоительно-деловитые советы Майкла, и я начала видеть некую подлую прагматическую логику во всей этой сделке. Я переварила вероломство и бесчестность Тони (он выбрал пожертвовать мной, как пешкой, даже отнестись, как к врагу, вместо того чтобы рассказать мне весь план и предложить партнерство) и решила больше никогда не доверять ему. Конечно, я была очень зла и, должна признаться, мечты о мести, планы и фантазии время от времени посещали меня, но я не давала им волю. Я предпочла философию сицилийцев: месть – блюдо, которое лучше подавать холодным, приберегая его до наиболее подходящего случая.

А пока что, снова к работе. Я начала готовиться к появлению в “Тунайт-Шоу”, чтобы выскакивать из штанов ради семейного бизнеса, утешая себя тем, что появление на телевидении, тем более в шоу Карсона, еще никому не вредило, не говоря уж о тех, кто ищет актерское место.

Весь этот икспириенс показался мне весьма странным, и, думаю, я не одинока в своем мнении. В те времена рок-н-ролл и телевидение были очень далеки друг от друга; хиппи и пост-хиппи теле-мира терроризировали Карсона, пытаясь втолковать ему, насколько его передача отвратительно нехипова. И, хотя Джонни мог увлекаться модными наркотиками – поговаривали, что он серьезно понюхивает кок, да и поддает изрядно, что приводило к непрерывному ломанию карандашей и поигрыванию разными предметами в передаче, – все же ни он, ни его люди совершенно не были настроены на происходящее вокруг. По существу, все они были всего лишь бандой расистских, сексистских, мясожрущих, мартинипьющих, набивающих мошну аморальных мелких обывателей.

Когда его сотрудники увидели мое платье, которое было очень окрытым, они просто сбрендили. Они как раз собирались прямым текстом заявить мне, что я не могу появиться на экране в таком виде, когда я взяла быка за рога. “Послушайте, – сказала я, – я здесь от рок-н-ролла, а не от мормонского религиозного хора! Я выйду именно в этом платье. Или так, или вы можете подыскивать себе других гостей, окей?”

По-видимому, было окей, поскольку меня оставили в шоу. В какой-то момент я случайно подслушала в коридоре разговор Майкла Липпмана и одного человека с Эн-би-си. “Надеюсь, Анджела сегодня будет держаться молодцом, – сказал парень с Эн-би-си, – потому что, если она ударит в грязь лицом, мы потеряем тридцать процентов нашей “Midnight Special”-аудитории.” Не совсем то, что вам нужно слушать перед выходом на сцену. Меня чуть удар не хватил.