Наконец, процесс дошел до своей кульминации и вылился в настоящее противостояние где-то по дороге в Биг-Рок-Кэндилэнд. Вуди и Тревор (а, может быть, и вся группа, все четверо, – я не отвечаю за детали) отказались выступать, пока Тони и Дэвид не подпишут новый вариант договора.

Дэвид был в бешенстве. Просто В БЕШЕНСТВЕ. “Ну все, – сказал он мне. – Я не позволю им вот так подводить меня. Мне наплевать, кто они там такие, я просто не желаю такого предательства.” И с этого момента его пассивно-агрессивная машина заработала на полном ходу, и деньки парней были сочтены.

Что просто жутко до дрожи, так это то, что он приберег их на все японское, а потом и британское турне, ни единым намеком не давая знать о своем решении, и только потом, когда они отдали ему все самое лучшее, все силы, и наслаждались триумфом, он так их обломал в самой публичной и унижающей манере. Вы, конечно, можете называть это исключительно трезвым и умным отстаиванием своих интересов, но вы, думаю, будете правее, если назовете это подлостью и жестокостью.

Вечеринка в “Кафе Рояль” следующей ночью была необыкновенно успешной, Дэвид просто блистал – само очарование, нежность, дружелюбность, веселье и счастье. И, должна заметить, я сама тоже недурно провела время. Настроение было приподнятым, глиттер сверкал и переливался, ночь – ясная и прекрасная, кругом – звезды, успех и воодушевление.

Я, видимо, проглядела некие присутствовашие полутона и, если честно, мне и не хотелось их замечать. Я не собиралась принюхиваться к дурным вибрациям и различать повсюду зловещие знаки.

Я могу теперь делать такой вывод, потому что существует запись этого поворотного момента, фильм Пеннебэйкера о концерте в “Одеоне”. Если вы присмотритесь, как я это недавно сделала, к сцене за кулисами, когда мы с Дэвидом разговариваем, то вы можете заметить то, чего я замечать не хотела: улыбка Дэвида, когда он оборачивается ко мне, застывает маской. Огонь, как будто снова вспыхнувший в Японии, потух.

* * *

Я по-прежнему была очень полезна, когда Мистер Большая Шишка вознамерился стать еще больше. Дэвид и другие артисты, собравшиеся под знаменами “Мэйн Мэн” нуждались в заботе и внимании самого разного рода, а это была моя специализация. Я делала то, что необходимо было делать.

Возьмем, к примеру, Студжес, группу Игги Попа. Моей миссией осенью 1973 года было избавиться от Студжес. Они чем-то утомили Тони Дефриза (я подозреваю, своим хроническим, неисправимым пристрастием к наркотикам), и он решил, что, хотя самое подходящее место для Игги – это Лондон, но Студжес лучше куда-нибудь удалить, лучше всего – в другую страну. Я была откомандирована эскортировать их в Хитроу с билетами на самолет в руках (чтобы они не конвертировали их в деньги на наркоту), а потом сопровождать их всю дорогу до дому в Энн-Арбор, Мичиган, где обосновались, кроме них, еще МС5 и много других резких, тяжелых и радикальных пред-панково/металлических групп. Я была так много наслышана об этой сцене от Игги и прочих ребят, что совсем не была недовольна такой коммандировкой.

И я-таки интересно провела время. Я завела флирт с Джеймсом Вильямсоном, лид-гитаристом Студжес, потом – интрижку с Роном Эштоном, их басистом, а потом Рон познакомил меня со Скоттом Ричардсоном, обладателем потрясающего бело-блюзового голоса. Он пел и играл на басу в SRC, замечательном хард-рок-блюзовом бэнде; местные герои, которым не удалось пробиться ни на национальную, ни на интернациональную сцену. Скотт мне очень приглянулся.

Он был крут, белокур и привлекателен, к тому же он не был джанки (то есть, тогда еще не был). Это был не тот “в-ожидании-Годо”-икспириенс, какой мне довелось пережить с Джеймсом и Роном:бесконечная вереница номеров мотелей с включенным телеком, и бесконечный замечательно меделенный секс с бесконечными перерывами, когда они удалялись в туалет ширяться, чтобы потом клевать носом.

Это стало моим первым непосредственным столкновением с миром джанки, и я бы не сказала, что он мне особенно полюбился. Джанки не могут ни на что решиться спонтанно. Если вы говорите: “У меня идея! Давайте слетаем на выходные в Париж!”, первое, что ИМ приходит в голову, это вовсе не “О, как замечательно! А где же мой пасспорт?” Отнюдь. Это: “О, черт, у меня нет во Франции дилера”. Думаю, поэтому Студжес не были особенно огорчены отправкой в Энн-Арбор: дом – это там, где есть лучший доп и больше всего дилеров. Печально; настоящий облом для такого любящего путешествовать и жадного до впечатлений человека, как я.

Короче, сцена Скотта Ричардсона была не похожа на эту – как раз то, что мне было нужно. Впрочем, они с парнями из его группы не чуждались кокаина, так что мой энн-арборский визит был примечателен и в этом плане: кок и смэк в одной поездке!

Вышло так, что я не приобщилась ни к одной из этих субстанций. Я ни за что на свете не воткнула бы иглу в руку, а моя первая понюшка кокаина оказалась (на долгий период) и последней. Ну точно, как Вуди Аллен в “Энни Холл”, я, впервые нюхающая идиотка, из-за щекотки в носу чихнула так, что сдула все эти дорогущие белые дорожки на ковер.

Это было так нехипово. Так некруто. Скотт простил мне (он простил бы что угодно, лишь бы быть хоть чуточку поближе к Дэвиду Боуи), но вот насчет остальной группы я не уверена. Их дилер просто преисполнился отвращения. Он бросал на меня обвиняющие взгляды: я оказалась настолько нехиповой, что он едва сдержался, чтобы не встать и не выйти вон.

Ну и, конечно же, именно ОН был судьей в хиповости и нехиповости окружающих. Кстати, в то време кокаиновые дилеры отнюдь не были тем хищным говном, в которое они превратились сейчас, а их товар отнюдь не был теперешним социальным бичом. В 1973-м кокаин считался очень элитарным и относительно безобидным – не вызывавшим особого привыкания, роскошным стимулятором. Его употребление настолько повышало ваш статус, что в самых модных кругах стало считаться просто необходимым. Только тупицы, казалось, не нюхают кокаин или, еще того хуже, все еще курят травку.