Моей «высылке» способствовал еще один эпизод. В Летнем театре городского сада появилось объявление о постановке новой пьесы.

Проезжая мимо в нашей коляске, я вдруг прочел в застекленной афише анонс: «В Летнем театре смотрите новую постановку: “Жиды-контрабандисты”».

Толкнув в спину глухонемого кучера Семена, я указал ему на плакат. Семен понимающе закивал и остановил лошадь.

Соскочив на землю, я подобрал первый попавшийся булыжник и запустил им в витрину.

Затем, по дороге к дому, я заметил мирно пасшуюся свинью. Приказав кучеру снова остановиться, я выскочил и дал знак Семену продолжать путь без меня. Оседлал несчастное животное. Так, верхом на перепуганном борове, въехал во двор своего дома.

Домочадцам я с возмущением рассказал о случившемся. И несмотря на объяснения взрослых, что это не оскорбление еврейского народа, а просто литературное название спектакля, повторил акцию протеста с битьем вновь вставленного стекла на следующий день.

Зная неукротимый нрав своего внука, дед — договорившись с полицеймейстером — день спустя показал мне телеграмму. Это действительно был телеграфный бланк, на котором я прочел наклеенные строчки: «Мальчика Оню за его безобразный поступок немедленно выслать в Швейцарию!» Под текстом стояла подпись: «Николай». Так, к мнению медиков присоединилось и «указание» императора российского…

Тетя Нюся приняла католичество, и свадьба состоялась в той же церкви.

На этой церемонии — с нашей стороны — присутствовали: бабушка Вера Аптекман, моя мама и я.

Дедушка Виктор Хельг, его жена — бабушка Матильда, дочь Терреза — сестра дяди Леона и ее сын Жан — мой однолетка — представляли жениха.

Мне было поручено в церкви держать шлейф платья тети Нюси. Началось все нормально. Но, заглядевшись на гостей, я приподнял шлейф выше, чем следовало, за что получил от своего будущего дяди затрещину.

Я вознегодовал:

— Ты что? С ума сошел?! Чего дерешься?!

— Не хочу, чтобы кто-то смотрел на зад моей будущей жены!

Я в раздражении закричал, забыв, где нахожусь:

— Подумаешь! Задов я не видал?!

Дедушка Виктор прекратил перепалку, дав подзатыльник сыну.

— Веди себя прилично! — добавил старик, грозя Леону пальцем.

Финал сей истории таков: два года спустя, в 1910-м, я привез деду Аптекману в Ростов подарок от дяди Леона Хельга: три большие плитки швейцарского шоколада.

Старик попробовал кусочек. Долго его смаковал (а надо сказать, что в Ростове разных сортов этого продукта было предостаточно) и наконец высказался:

— Если эти швейцары делают такой замечательный шоколад, значит, они живут в серьезной стране. Получи, Франя! — И дед вернул маме полностью сумму ее приданого, которое та передала тете Нюсе.

Дед Леон Аптекман умер в 1912 году.

Когда бабушка Вера и сыновья вскрыли дедушкин сейф, они нашли там еще полторы плитки не съеденного им швейцарского шоколада…

Когда же ознакомились с завещанием, они прочли следующее:

Моей маме дед оставлял сорок тысяч и еще сорок, которые она отдавала Нюсе. Тете Нюсе — всего сорок, так как она уже получила сорок тысяч от мамы. Сыновьям — Осе и Лане — по девяносто тысяч каждому А все остальное — около двухсот тысяч — бабушке Вере. С рекомендацией продолжать дело.

Дед Аптекман умер семидесяти двух лет от роду. Бабушке было пятьдесят два.

Как это произошло? Все сидели за столом (за завтраком), и дед вдруг сказал:

— Я сегодня буду умирать.

Бабушка закричала:

— Лева! Господь с тобой! Что ты такое говоришь?!

Но дед продолжал:

— Все мои товарищи померли. Мне одному среди вас — скучно. — Старик позвал сыновей в гостиную и закрыл дверь.

Там происходило следующее: он приказал принести сена из каретника, положить его на пол. Лег, взяв каждого из сыновей за руку, и стал их учить тому, как они должны впоследствии жить, объединив капиталы, продолжать его дело и охранять бабушкин капитал.

Сила рукопожатия этого человека была такой, что дядя Ланя, не выдержав, вскрикнул, а дядя Ося припал на колено и чуть не потерял сознание.

— Слабун! — сказал дед. — Уходите оба и позовите теперь вашу маму

Сыновья вышли из гостиной и сказали бабушке Вере, что ее зовет папа.

Она вошла туда, закрыла за собой дверь, а через пять минут вышла и рыдая сообщила, что дедушка умер.

С тех пор как дедушка Аптекман стал торговым деятелем, он каждый вечер, будь то зимой или летом, проводил в Коммерческом клубе. И всегда тратил десять копеек: пять — за чай и пять — «на чай». Он сказал мне однажды, а дед был человеком умным: «Богат не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит». Впоследствии, почти дословно, этот тезис высказал мне находившийся на смертном одре в парижском госпитале Аристотель Онассис.