Шрифт:
— Ага! — ответил он.
— Неужели настоящий?
— Самый.
— Откуда же ты?
— С Китаю!
— А чего тогда здесь воюешь?
Он взял руки по швам и почти закричал:
— За родная Кубань!
В Полтаву мы пришли в конце декабря 1919 года.
Было это студеным зимним вечером. Сразу же заняли здание Городской управы под штаб нашей бригады. Поужинали чем Бог послал. Уже стали было готовиться ко сну — мы не спали почти трое суток. Но не получилось.
Вошел дежурный и заявил, что там, за дверью, стоит какой-то важный дед, чисто и тепло одетый.
— А чего ему надо? — спросил Григорий Федотов — начальник политотдела.
— Не могу знать! Сказал, чтоб вели его к самому главному.
— Ладно! Хай заходит! — недовольно пробурчал Федотов.
Вошел старик. Он сразу представился:
— Я — Короленко. Писатель, может, слышали? Или, возможно, читали?
— Владимир Галактионович! — я вскочил и почтительно взял старика под руку. — Какими судьбами? Почему вы здесь?
— А я, молодой человек, постоянно живу в Полтаве.
— Товарищи! — обратился я к присутствующим. — Перед вами великий…
— Ну, ну! Спокойно! — перебил меня Короленко. — Не надо так высокопарно.
— Чем можем быть полезны, Владимир Галактионович?
— Уверен, что сможете! Дело в том, что у меня две охранные грамоты: одна — от товарища Ленина, а другая — от товарища Деникина. Каждая из них освобождает мой дом от военного постоя. А тут в мою парадную дверь раздался стук. Горничная, естественно, открыла. Вошел молодой человек в матросском бушлате и головном уборе. Он не поздоровался, а спросил: «Кипяток есть?» Я ответил, что кипяток найдется. «Тогда давай, старикан! А я пока спать лягу: дюже охота». Он сел на тахту и снял сапоги. Я усмехнулся:
— Вы не можете здесь спать, потому что тут работаю я! Мой дом освобожден от постоя. Вот документ.
Но пока я все это говорил, ваш товарищ повернулся к стене, вытянул ноги и мгновенно захрапел.
Федотов встал:
— И что? Где он сейчас, этот?..
— Спит у меня в кабинете на тахте!
— Та-ак! Значит, товарищ Ленин вас освобождает, а эта сука… Пошли!
И мы тронулись за Владимиром Галактионовичем. Жил он буквально в двух шагах. Вошли в дом. В кабинете горела керосиновая лампа. На тахте, посапывая, спал матрос, укрытый шубой.
— Сам взял?! — спросил Федотов, указывая на шубу.
— Нет! Это я его укрыл, — ответил Короленко.
— Так!.. Расстрелять паразита! Я его сразу признал: Васька Греков! Из разведки.
— Ну зачем же расстреливать?! — встрепенулся Короленко. — Пусть уж выспится как следует…
— Ладно! Но только до утра. Я оставлю часовых. А там видно будёт, что мы с ним сделаем завтра.
В общем, этого матроса на следующий день привели под конвоем в штаб. Ему было объявлено уже готовое решение ревтрибунала: «Сидеть тебе в Полтавской тюрьме до конца мировой революции или пока ты, паразит, не прочитаешь и не выучишь всего того, что написал Короленко! Чтоб знал, у кого ночевать!»
Через несколько дней мы пошли дальше, а Вася Греков остался в Полтаве отсиживать срок.
Прошло двадцать лет. Я шел в Москве по Большой Дмитровке.
Проходя мимо Дома Союзов, у подъезда Октябрьского — малого — зала увидел афишу:
«Литературный вечер. Творчество В. Г. Короленко. Лекцию читает сотрудник Литературного института Василий Греков».
Вам ясно?..
А Гражданская война все шла… Примерно месяца через три мы были уже в Одессе. Ее освободили от интервентов и белых наши войска под командованием Григория Ивановича Котовского.
Тетя Аня была еще жива, а Лёдя — теперь уже артист Леонид Утесов и муж Лены Ленской, премьерши фарсовой театральной антрепризы Адамат-Рудзевича и отец пятилетней дочери Эдит (Диты).
Встреча с близкими была радостной, но, к сожалению, очень короткой: до мирных дней было еще далеко.
Однако свою порцию смеха в этом удивительном городе я все-таки получил.
В Одессе сразу наступила мирная жизнь. Началась она с перемены времени: при белых одесситы жили по старому — царскому, а мы ввели новое — среднеевропейское: два часа разницы.
И первое, что Утесов мне показал, чтобы я улыбнулся, было объявление на дверях соседней парикмахерской. Гласило оно следующее: «Наше дело работает с девяти утра до шести вечера по-ихнему».
Одну из тогдашних утесовских «песен» я запомнил:
У мене лицо — типаж, Шо мне стаж и монтаж?! Без-де-лушки! Попаду я на экран! Крупный план! В любой роман: Чем я — не Пушкин?! Пусть они попробуют, поищут! Ведь такой, как я, — один на тыщу! У мене лицо — типаж! Шо мне стаж и монтаж?! Чистый блажь!