Прямо — дуга-ворота. А тут один мальчишка вострый — умней его во всем городе не было, прачкин сын, — подкатился Всемоге под ноги и кричит:

— Всемога-Всемога, колечко дай!

А Всемога ему кулачище выставил и дает:

— На-кась, вы-куси!..

А мальчишка не унимается:

— Такое-то колечко и у меня недалечко! А ты мне эвона какое колечко дай!

Да на радугу-то и покажи!

Глянул Всемога на радугу — уперся. Смотрел-смотрел, как баран на воду, да как пустит все… таким, нехорошим словом!..

И пошел. Идет да свое орет:

— Я все-о могу-у!.. И гусей могу, и лебедей могу, и кашу могу… Я Все-мога… всего у меня много… плевать мне на… черта и на Бога!..

А уж и ночь, темно. А он идет и орет, — вот что сказал-то, про Бога… И вдруг ему, будто ветром:

— Стой! к разделке теперь, Всемога! — да так, будто по голове колом!

Уперся Всемога — нет ему дальше ходу. А черно-та!.. И слышит — под ногами, будто, скрипит кто-то, шипит-скрипит:

— Сроки дошли, Всемога. Поиграли — будя. Давай мое, чего уговорено, на подметки!

Вгляделся Всемога — самый он, бес! Стоит перед ним столбом, красные губы облизывает, огневые, зубами щелкает. Черный, не то серый, — не разберешь. Тут Всемоге — будто в душу ударило: большое что-то да таково страшное показалось, — ахнул! Размахнулся что было силы, да как на того гукнет, да головой… да с яру-то в прорву самую, в чернотищу-то, да об камни…

Поутру нашли — видят: сапоги с подковками из воды торчат, а самая голова — в море пьет.

Напился, понятно, вдосталь.