Я подъехал к огромным кованым воротам и из-за них тут же вышел охранник. Двух минутный разговор, совещание с кем-то по рации и ворота открылись. Проехав внутрь оставил машину на гостевой парковке и сел в поджидавший меня электрокар с одетым в смешную ливрею швейцаром за рулем. Раньше такого не было, он носил обычный костюм. Да, изменился Петрович - успел подумать я, но тут же увидел вышедшего навстречу хозяина и прогнал глупую мысль - не поменялся, все тот же Петрович в джинсах и футболке. В памяти немедленно всплыло его любимое четверостишие и я невольно улыбнулся:

Не тужи, дорогой, и не ахай,

Жизнь держи, как коня, за узду,

Посылай всех и каждого на xуй,

Чтоб тебя не послали в пизду.

– А уж я-то как по тебе соскучился, сукин ты сын!
– Увидел мою искреннюю улыбку Петрович.
– Какого хуя так долго не заглядывал?

– Работа.
– Попробовал неловко оправдаться я обнимая и в ответ похлопывая по спине сгробаставшего меня в объятия Петровича.

– Работа у него мля, а мы тут хуйней по твоему занимаемся? Почему, падла, на открытии моей галлереи не был?
– Шутливо набычился он.

– А то не доложили, - улыбнулся я, - в Красноярске я был, причем долго и не без твоего интереса.

С обеспечением явки на открытие галлереи Птрович разобрался просто, оповестил всех и добавил: кто не явится и хоть одну картину не купит - враг. В день открытия было столпотворение, выставленные молодыми художниками картина распродали почти все, а не знающие всех тонкостей журналисты потом долго выдавали на гора восторженные статьи о возрождении российской школы живописи.

– Ладно, - примирительно хлопнул меня по плечу Петрович, - хуйня война, главное маневры. Ты сегодня прикупи какую-нибудь картинку, уважь молодежь.

– Посмотрим.
– Пожал плечами я.

– Вот, ты хуй с залупой!
– Засмеялся он.
– Знаешь, падла, что я тебя за отказ ебать не буду и пользуешься!
– Я снова улыбнулся: материться Петрович если и стал меньше, то не на много. Он взял меня под локоть и повел к бару мимо расступающихся гостей.
– А знаешь почему не буду?

– Не нравлюсь?
– Чуть притормозив изобразил удивление я.

– Вот же блять сука!
– Заржал было Петрович, но резко посерьёзнел.
– Ссыкливости в тебе нет, настоящий ты, без говна, говоришь и делаешь что надо и ебало не воротишь. Ценю.
– Петрович вздохнул.
– А мне скучно.

– Опять?
– Натурально удивился я.

– Ты посмотри на это, - он облокотился на барную стойку, принял у мгновенно подскочившего официанта рюмку своего любимого полугара, - скука.
– Полугар исчез в его глотке. Он грохнул рюмкой об стойку и вокруг нас немедленно образовалось пустое пространство.
– Я ж для чего все это затевал?
– Он посмотрел на меня полным тоски взглядом.
– Для души! А они снова - покупать. Я как это, ёбаный, как его, у которого все в бабло превращалось.

– Мидас.
– Помог я ему принимая у бармена бокал красного вина.

– Точно! Мидас! Я-то помню имя еще было какое-то пидорское.

– А ты чего хочешь?

– Хочу сделать что-то чтоб работало и люди меня уважали не за то, что оно бабки приносит, а за радость, чтоб для души. А что не сделаю - бизнес, и все вокруг кричат и топают - ах какая хватка!, ах какой молодец! Заебало все.
– Выдохнул он и хлопнул еще одну поданную барменом рюмку.

– Посмотри на них.
– В свою очередь показал я на многочисленных присутствующих.
– Ты же благое дело сделал. Легион никому неизвестных художников одним махом в люди вывел, известными сделал.

– Не понимаешь ты ни хуя.
– Грустно вздохнул он.
– Не я их в люди вывел, они сами молодцы, я только вот эту хуйню богатую тут покупать заставил, у наших, а не в Люндоне ебучем. Они ж мля тупые, что там и за ЕВРО - вещь, а у нас и за рубли - хуйня беспонтовая. Теперь вот, верещат, о новой волне пиздят, кто кого перепиздоболит. Еще - кинул он бармену.
– И забери у него эту хуйню!
– Он отобрал у меня бокал вина который я взял из множества выставленных на барной стойке.
– Того налей, как его мля, которое мне прислали.
– Бармен мгновенно извлек из под стойки бутылку и на 1/4 наполнил чистый бокал.

– Спасибо.
– Я принял у бармена бокал Margaux Malescot кажется 95-го года.

– Да хуйня, а то знаю я тебя, будешь ходить весь вечер со стаканом этой бурды и не напьешься толком.
– Он грустно вздохнул.
– Не напьешься и не поймешь, что все хуйня. И галерея это хуйня, опять бабло и сплошное пиздабольство кругом.

– Не скажи.
– Возразил я.
– Это большое и хорошее дело. Третьяковская галлерея так же начиналась.

– Да?
– Недоверчиво спросил Петрович, я утвердительно кивнул довольно подметив снова блеснувшие глаза.
– Все равно что-то не то.
– Снова понурился он и опрокинул очередную рюмку.
– Скажи, как мне сделать что-то, чтоб удовольствие приносило, а не бабло зарабатывало?