– Что случилось?
– Я, не трогая одеяла, присаживаюсь рядом на корточки и беру её за руку. Заглядываю в глаза - плачет. Повторяю вопрос и терпеливо жду ответа гладя её по ладошке.

– Я.
– Она всхлипывает, замолкает и взглядом показывает на дверь. Не отпуская её руки вытягиваю назад ногу и пинаю по раскрытой двери, она захлопывается глухо чвякнув висящим на ней полотенцем.

– Ты замерзнешь.
– Поднимаю одеяло и кутаю до подбородка не сопротивляющуюся девушку. Она плачет. Беззвучно. Слезки, являясь словно из ниоткуда бегут по её худеньким щечкам вдоль подбородка и прячутся в подушке.

– Погладь меня.
– Просит она. Голос спокойный, но слезки потоком, как сок из подрубленной березки в мае.

– Тихо, тихо маленькая.
– Приговариваю я и начинаю гладить её по голове.

– Нет!
– Она зло дергает головой сбрасывая мою руку.
– Погладь меня там!

– Ты пробовала ласкать себя и ничего не почувствовала.
– Догадываюсь я и ошарашено сажусь на пол. Она закусывает губу, зажмуривается и резко, часто-часто кивает. Слезы льют как из крана, сплошным потоком и я, впервые в жизни, не знаю что делать. Я растерян! Я. Черт подери. Растерян! Обнимаю её за голову, прижимаю к груди, баюкаю и не знаю что еще могу сделать. У Марины истерика, причем самая страшная - тихая. Она не кричит и не мечется, лишь бьющая её время от времени дрожь говорит что она жива. Да слезы. Сплошной поток пропитавших пиджак и рубашку, и уже добравшихся до моей груди слез. Они жгут. Они реально жгут мне грудь прилипая к ней расплавленным свинцом.

Бедная девочка, наверняка наткнулась на просторах изученного ею вдоль и поперек Интернета на порнушку, посмотрела как мастурбируют её сверстницы и решила попробовать. Пожалуйте результат - кушайте, с маслом.
– Рассуждаю я продолжая баюкать никак не успокаивающуюся девушку.
– Самое время, скоро 19, в постель попала в 15, как раз во время первой любви и первых шагов в познании своего тела и тех запретных удовольствий которые оно может подарить. Опыта никакого, пообщаться не с кем. Теперь организм требует свое и неебёт. Наверняка еще и сны с мальчиками сниться начали, причем давно. Бедная девочка.

Стоп, думаем: что она могла посмотреть - первое, и что она могла сделать своими еще плохо слушающимися ручками - второе. А что про это говорил доктор?
– Ничего не говорил и, если я правильно помню, интимные удовольствия и двигательные функции - разные проводники в разные участки мозга.

– Мариночка, солнышко моё глупое, - я похлопываю девушку по спине, - я тут подумал, вспомнил что говорил доктор, и мне кажется что дело не в травме, а в том, что ты просто не умеешь доставлять себе удовольствие.
– Чуть затихает, рискую слегка отодвинуть её от себя и заглянуть в красные заплаканные глазки.
– Ты же чувствуешь когда хочешь писать?
– Кивает.
– И когда писаешь, тоже чувствуешь?
– Снова кивает и опять начинает плакать, но уже не так страшно - просто плачет.

– Чи-чи-чи.
– Баюкаю её неожиданно вспомнив то самое «чи-чи-чи» которое издавала моя бабушка когда я соизволял всплакнуть, а сам думаю: Ё-моё, дожили, на старости лет учить молоденькую девчушку мастурбировать - кошмар! Хотя, с другой стороны, может получиться забавно. Да и кто, если не я. «Никто, кроме нас» - гы-гы-гы. Ну вот, у самого почти истерика. Истерика. Истерика - от слова древнегреческого hysteria - матка, а у меня матки нет и истерить мне не положено, так что прочь ложный стыд, подарим девочке радость и пусть все, кто считает это развратом, идут на хуй стройными рядами.

– Душа моя, расскажи мне, что и как ты делала?
– Мотает головой не отрываясь от моей груди.
– Вот тебе раз!
– С усилием отстраняю её и заглядываю в глаза.
– То такая вся решительная - погладь меня там, а теперь, стоит мне согласиться, попку в кусты. Ты уж определись, чего хочешь, а потом слезы лей и истерики закатывай.
– Я поднимаюсь.
– Думай, а я пока схожу руки помою.

Первым делом я тихонечко проскользнув по коридору убедился в крайней занятости Ольги Анатольевны. Занята: как обычно пялится в телевизор и уплетает привезенный мною йогурт. Ну и пусть ей на здоровье, Марина йогурт не особо жалует, предпочитает Velle, его я тоже привез. Теперь можно и руки мыть, заодно намочить полотенце для гигиенических процедур.

– На, протри себя.
– Зайдя в комнату, без предисловий распоряжаюсь я протягивая Марине до половины намоченное теплой водой полотенце.
– Лицо сперва.
– Я ласково улыбаюсь по прежнему закутанной до подбородка в одеяло девушке.
– Заплаканная вся. А я окно пока закрою.

– Я стесняюсь.
– Она поднимает на меня зареванное личико.

– Лицо притереть стесняешься?

– Нет.

– Вот и протри, рева-корова.
– Закрыв окно я присаживаюсь около кровати на корточки.
– Молодец. Совсем другое дело. Теперь там.
– Кроткий взгляд и её рука с полотенцем исчезает под одеялом.
– Полотенце своей киской чувствуешь?

– Да.
– Чуть слышно отвечает она и густо краснеет.

– Я так и думал.
– Ободряюще улыбаюсь.
– Дело не в травме, в неумении. Что ты делала?

– Ну, я, там терла.
– Помявшись секунд 30 отвечает она краснея еще гуще.

– Там, это где?

– Ну там, где волосы.

– Понятно, - киваю я, - там, где волосы, называется лобок и от того, что ты его чешешь только мондавошки разбегаются.
– Без предупреждения кладу руку ей на грудь и легко стискиваю через футболку сосочек. Отпускаю и убираю руку быстрее чем она успевает сообразить и вздрогнуть.
– Приятно?
– Кивает.
– Вот с этого и начни, поласкай себе грудь, что ты сразу к сокровенному ломишься как слон через джунгли.