Шрифт:
– О чём ты мечтаешь? – спрашиваю я свою случайную попутчицу, заранее зная, что она ответит. Мечты всех таких беременных похожи, как две капли воды.
– Хочу, чтобы он родился здоровым, чтобы муж спешил с работы домой, и я кормила бы его горячим вкусным борщом.
– Разве варка борща достойна Мечты? Мечтают о чём-то возвышенном и светлом.
В её карих глазах таится мудрость, недоступная мне, мудрость жрицы, хранительницы семейного очага.
– Всё дело в том, для кого варишь борщ. Если для любимого человека, тогда это достойно мечты.
Она сошла на остановку раньше, и я невольно залюбовалась её осторожной и величественной поступью. Так ступают беременные и богини.
А ведь она по-своему права, маленькая кареглазая Мадонна!
Когда-то давно, в прошлой жизни, моя единственная подруга, глядя на то, как я готовлю очередную «вкусняшку» для своих мужичков, сказала: «Ты будешь варить борщи и печь пироги, и будешь счастлива.»
Я до сих пор не знала, чего в этой фразе больше – зависти или сочувствия.
Теперь знаю.
Спасибо тебе, маленькая кареглазая Мадонна.
Оказывается, я была счастлива.
Просто… не замечала этого?
Оглавление
Не предавайте старые дворы…
В Одессе осень.
Вздрагивает золотой пятипалый лист на детской ладошке, льётся нежно-золотое свечение, заполняя собой самые потаённые уголки города, и город озаряется тихой светлой радостью.
Я спешу в Пале-Рояль к моей подружке – нимфе, маленькой хозяйке фонтана в самом сердце дворика. Ей здесь уютно под боком у Оперного театра. Слушает вечная наяда свою любимую «Аиду» и улыбается едва заметной улыбкой, таящейся в уголках изящных губ.
А чуть левее Амур и Психея застыли в робком прикосновении, и нет им дела до осени: у влюблённых одно время года – весна.
На скамейке под раскидистым золотым шатром старой акации – женщина. Седые пряди выбились из-под платка, полные ноги в ботиках…
Я знаю эту женщину. Когда-то она жила здесь, в одной из многочисленных квартир старого дома, и окно её комнаты выходило во двор. Только седина тогда в её волосах была не так заметна, и глаза смотрели не так безнадёжно и тоскливо.
Однажды я сидела на той же скамейке, что и сейчас, а маленькая нимфа, склонив изящную головку, грустила: в фонтане не было воды.
Женщина вышла из подъезда напротив и медленно направилась к свободной скамейке, но неожиданно присела рядом со мной.
– Ждёшь кого или просто так, передохнуть решила? Частенько вижу тебя из окна.
Голос её звучал удивительно молодо, словно жил сам по себе отдельной жизнью и ей не принадлежал.
– Передохнуть. Мне нравится сюда приходить, хорошо здесь.
Она посмотрела на меня с удивлением.
– Что же тут хорошего?
– Да всё! И этот дом, и фонтан во дворе, и Амур с Психеей.
Женщина улыбнулась:
– Я в этом доме три десятка лет живу, и так устала! Здесь же коммуналки, деточка, а мне так хотелось хоть на старости лет пожить отдельно, чтобы на кухне сама себе хозяйка, чтобы лифт в доме был, мусоропровод. А «психеями» нас не удивишь. У нас в коммуне их хватает, психушка по нам давно плачет. И «амуров» на скамейках здесь хоть отбавляй, дай только стемнеет.
Моя семья в то время жила в обычной безликой девятиэтажке, в одном из «спальных» районов, и каждый выход в город был для меня праздником. Как я завидовала людям, живущим в старых домах, где потолки не угрожают раздавить тебя, где ступени широких мраморных лестниц хранят следы Вечности!
– Здесь можно услышать, как бьётся сердце города, – неожиданно произнесла я.
В глазах женщины промелькнуло сочувствие.
– Вот я и говорю, «психеями» нас не удивишь, – она встала со скамейки и, не прощаясь, ушла.
А я осталась.
И отчего-то скверно было у меня на душе.
Прошли годы.
Мечта женщины сбылась, она переехала в отдельную квартиру со всеми удобствами: в дом, где есть лифт и мусоропровод, и где на кухне она сама себе хозяйка. Но видится ей из открытого окна её старый двор, где белеют в густом сиреневом сумраке силуэты Амура и Психеи, а тишина, к которой она так стремилась, обернулась тоской и одиночеством.
Она часто приезжает сюда и подолгу сидит на скамейке у фонтана. Ей очень не хочется возвращаться в новую квартиру, ей кажется, что здесь, в старом дворе она забыла что-то важное, без чего жить нельзя.
Древние эллины представляли себе человеческую душу в виде бабочки.
Порхающая над цветком, она сама напоминает цветок.
Но стоит коснуться тонких крылышек руками, и поблекнет, осыплется радужная пыльца, и останутся на них уродливые тёмные пятна.
Такие же пятна остаются на душах от обид, зависти и предательства.