— Я не предлагаю извинений за то, каким стал этот мир.

— Тогда измените его, черт побери. Измените его.

— И что же должно воспрепятствовать тому, чтобы война не началась снова?

— Я не знаю, — сказал Ганс, утомленным голосом. — Я обещаю вам это, тем не менее, если вы пойдете за пределы этой тысячи лиг открытой прерии, если когда-либо до нас дойдет известие, что еще один человек погиб, умерщвленный ради пищи, или захваченный в неволю, то я, или Эндрю, или те, кто придет после нас, будут охотиться на ваш народ без пощады.

— У вас будут фабрики, воздушные суда, машины. У нас нет, — ответил Джурак. — Я, знаю, каков будет результат этого.

— Прекрасно. Я удержу на месте чинов, подальше от ваших лагерных стоянок. Я прикажу немедленно выпустить десять тысяч юрт, они начнут двигаться на восток. Как только ко мне придет доклад, что последние из ваших войск покинули территорию Рима, я выпущу еще двадцать тысяч. Когда уйдете из империи Ниппон и Чина, еще пятьдесят тысяч, и через год, начиная с сегодняшнего дня, мы отпустим оставшихся. Любое нарушение того, что мы согласуем здесь, и все они будут убиты без малейшей пощады.

— Вы действительно сделали бы это? — спросил Джурак.

Ганс посмотрел прямо на него.

Он знал, что в блефе не было никакого смысла, но он также не мог предать свои собственные сомнения.

— Я не думаю, что любой из нас хочет узнать то, что мы способны сделать.

Джурак кивнул.

— Возможно, когда-нибудь мы сможем поговорить еще, Ганс Шудер. Вы можете не верить этому, но я ощущаю, что ваш Эндрю и я более похожи, чем каждый из нас осознает, так же как у Эндрю есть вы, есть старший товарищ и у меня.

Ганс не знал, что сказать.

В некотором смысле все это было настолько просто, и все же все годы мук и страданий, чтобы достигнуть этого момента, и все миллионы мертвых.

Странно, он внезапно подумал об Эндрю, и знал, что с тем, что здесь произошло, Эндрю бы согласился.

— Я подам сигнал, об отмене нападения у Капуа.

Ганс посмотрел на него вопросительно.

— Были слухи, что ваше правительство рухнуло, что Эндрю отправился в изгнание. Мы должны были начать нападение этим вечером, как раз перед закатом.

Ганс попытался быстро переварить все, что он только что узнал. Эндрю в изгнании? Предположим, что правительство уже сдалось. Тогда, что? Если это сражение должно было закончиться, то ему лучше что-то быстро предпринять. Он уже решил позволить Джураку идти, но он должен был вернуть его туда, где он мог бы телеграфировать приказы о перемирии, до того, как правительство там дома сдастся первым. Если бы они сделали это, то некоторые другие бантагские вожди могли бы испытать желание в любом случае настаивать на атаке.

— Кетсвана, приготовьте пару животных.

Они вдвоем стояли в тишине, ожидая пока Кетсвана, оставивший их, найдет лошадей.

— Двадцать лет спустя, мне интересно, — произнес Джурак.

— Интересно, что?

Джурак снова затих, поскольку приближался Кетсвана, ведя двух лошадей, одна из них была легко ранена и прихрамывала.

Ганс указал Джураку, чтобы тот взял лучшую лошадь. Он хромал. Гримасничая, он ухватился за луку, перекинул травмированную ногу через лошадь, затем сунул здоровую ногу в стремя.

Ганс, по-прежнему чувствуя головокружение, хотя боль немного утихла, изо всех сил попытался забраться на коня и смутился, когда Кетсвана и несколько других солдат пришли к нему на помощь.

— Ганс, куда, черт возьми, ты идешь? — спросил Кетсвана.

Ганс посмотрел вниз на своего старого товарища.

— Лишь небольшая поездка, вот и все.

— Подожди меня.

— Я не могу ждать тебя, мой друг.

Ганс внезапно наклонился и взял руку Кетсваны.

— Спасибо. Я не знаю, сколько раз я обязан тебе своей жизнью.

— Я обязан тебе свободой, — ответил Кетсвана, его голос, внезапно задохнулся.

— Ни один человек не должен другому свою свободу, — тихо ответил Ганс. — Она всегда была, и всегда будет вашим правом. Помните это.

Он нежно подтолкнул свое животное, не желая навредить ему.

— Жди здесь; я вернусь довольно скоро.

Вдвоем они поскакали прочь, бок о бок, направляясь туда, где собирались оставшиеся в живых после кровавой битвы бантаги. Наверху, как будто неся вахту, кружился корабль. Чинская пехота, отходящая от поездов, развертывалась веером, чтобы окутать фланг бантагов. На востоке, в направлении к по-прежнему горящему городу, продолжал греметь звук сражения, хотя казалось, что он замирал, становясь финальным приступом бойни.