– Нет, дала бы им выломать ворота.

– Но они же меня убьют!

– Если увидят вас, да.

– А как, по-твоему, они могут меня не увидеть?

– Спрячьтесь.

– Где?

– В секретной камере.

– Но что же будет с тобой, доченька?

– Я притаюсь там с вами, отец. Запремся и переждем, а когда они уберутся, выйдем!

– Черт возьми, ты права! – вскричал Грифиус. – Странное дело: сколько ума в такой маленькой головке…

Между тем, к вящему восторгу черни, ворота зашатались.

– Идемте же, отец, – поторопила его Роза, открывая маленький потайной люк.

– А как же наши узники? – вспомнил Грифиус.

– Бог спасет их, отец, – сказала девушка. – А мне позвольте позаботиться о вас.

Грифиус последовал за дочерью, и крышка люка захлопнулась у них над головами в то самое мгновение, когда тюремные ворота рухнули под напором разъяренного сброда.

Камера, именуемая секретной, куда Роза увлекла своего отца, обеспечивала надежное убежище этим двум персонажам, которых нам сейчас придется ненадолго покинуть. О ее существовании не знал никто, кроме властей: сюда подчас запирали кого-нибудь из особо важных преступников, опасаясь, что их попробуют вызволить, организовав похищение, а то и мятеж.

Между тем народ ворвался в тюрьму с воплями:

– Смерть предателям! Вздернем Корнелиса де Витта! Смерть! Смерть!

IV. Свора убийц

Молодой человек, чье лицо по-прежнему скрывала широкополая шляпа, а рука все так же опиралась на плечо офицера, продолжая утирать лоб и губы носовым платком, неподвижно стоял на углу замка Бюйтенхофа, в тени под навесом запертой лавки, созерцая представление, разыгрываемое перед ним осатанелой чернью. Похоже, спектакль близился к развязке.

– Ого! – сказал он офицеру. – Думается, вы были правы, ван Декен: приказ, подписанный господами депутатами, и впрямь смертный приговор господину Корнелису. Вы только послушайте этот народ! Как он зол на де Виттов!

– Действительно, – произнес офицер. – Никогда не слышал подобных воплей.

– Надо полагать, они отыскали камеру нашего бедняги. Ага, посмотрите-ка вон на то окно – не там ли был заперт господин Корнелис?

Какой-то человек уже и впрямь вцепился обеими руками в металлическую решетку камеры, которую Корнелис покинул не более десяти минут назад, и тряс ее что было силы.

– Он сбежал! – вопил тот человек. – Сбежал! Его здесь больше нет!

– Что-что? Как это его нет? – спрашивали с улицы те, что подошли последними и войти уже не могли, поскольку тюрьма была переполнена народом.

* * *

– Нет его, вам говорят! Он удрал! – надрывался разъяренный погромщик. – Спас-таки свою шкуру!

– Что говорит этот человек? – бледнея, спросил его высочество.

– О, монсеньор, какое счастье, если бы его слова оказались правдой!

– Да, разумеется, это была бы благая весть, – заметил молодой человек. – Но, к сожалению, этого быть не может.

– Однако, как видите, – возразил офицер.

И в самом деле все новые лица, искаженные злобой, высовывались из тюремных окон, оттуда доносились яростные крики:

– Спасся! Улизнул! Они дали ему сбежать!

Народ, толпящийся на улице, изрыгая чудовищные проклятия, подхватил:

– Удрал! Спасся! Надо их догнать! В погоню!

– Монсеньор, похоже, господин Корнелис де Витт и вправду спасен, – промолвил офицер.

– Да, из тюрьмы он, может быть, и выбрался, – ответил молодой человек. – Но не из города. Этот несчастный рассчитывает, что городские ворота открыты, а они заперты. Сами увидите, ван Декен.

– Значит, был приказ запереть ворота, монсеньор?

– Не думаю. Кто бы мог дать подобное распоряжение?

– Тогда почему же вы предполагаете, что…

– Бывают же роковые случайности, – небрежно обронил его высочество. – Даже величайшие из смертных подчас становятся жертвами фатальных совпадений.

При этих словах офицер почувствовал, как ледяной холод пробежал по его жилам. Он понял, что так или иначе узнику конец.

В этот момент рев толпы взметнулся с громоподобной силой: всем стало окончательно ясно, что Корнелиса де Витта в тюрьме больше нет.

Действительно, они с Яном, миновав пруд, выехали на широкую улицу, ведущую к Тол-Хеку. Здесь они приказали кучеру ехать помедленнее, чтобы мчавшаяся галопом карета не привлекла излишнего внимания.

Но, выехав на середину улицы, увидев вдали городские ворота, кучер почувствовал, что тюрьма и смерть остались позади, а впереди – жизнь и свобода. Забывшись на радостях, он презрел осторожность и погнал лошадей во весь опор.