Шрифт:
Роза придвинула стол. Корнелис опустил на него сломанную руку так, чтобы она лежала ровно, с отменной ловкостью соединил концы обломанных костей, приладил деревяшку и туго намотал бинт.
Когда он закалывал последнюю булавку, тюремщик снова потерял сознание.
– Принесите уксуса, мадемуазель, – сказал Корнелис. – Потрем ему виски, и он очнется.
Но вместо того, чтобы исполнить это предписание, Роза вгляделась в лицо родителя, убедилась, что он вправду без чувств, и шагнула к Корнелису:
– Услуга за услугу, сударь!
– Что вы хотите этим сказать, мое прелестное дитя? – изумился Корнелис.
– Я хочу сказать, что судья, который завтра будет допрашивать вас, сегодня заходил, спрашивал, в какой вы камере. Когда ему сказали, что в той же, где был Корнелис де Витт, он засмеялся так зловеще, что я поняла: вам не стоит ждать добра.
– Но что они могут мне сделать? – Корнелис пожал плечами.
– Посмотрите туда. Видите виселицу?
– Но я же ни в чем не виноват!
– А те, что висят там, растерзанные, искромсанные, разве были виноваты?
– Ваша правда, – пробормотал Корнелис, мрачнея.
– К тому же, – продолжала Роза, – общественное мнение хочет, чтобы вы были виновны. Но в конце концов, виновны вы или нет, судебный процесс начнется завтра. Послезавтра вас приговорят. Времена сейчас такие: эти дела вершатся быстро.
– Так какой же вывод, мадемуазель, вы делаете из этого?
– Очень простой. Я здесь одна, я слаба, мой отец в обмороке, пес в наморднике, следовательно, ничто не мешает вам бежать. Спасайтесь же! Вот и весь мой вывод.
– Что вы такое говорите?
– Я говорю, что мне, увы, не удалось спасти ни господина Корнелиса, ни господина Яна, но вас я хочу спасти. Только действуйте быстро, смотрите, у моего отца уже выровнялось дыхание, он, чего доброго, через минуту глаза откроет, тогда будет поздно. Вы колеблетесь?
Действительно, Корнелис не двигался с места и, глядя на Розу во все глаза, казалось, не слышал ее слов.
– Вы что, не понимаете? – нетерпеливо прикрикнула девушка.
– Да нет, я понимаю, – пробормотал Корнелис, – но…
– Но?
– Я отказываюсь. Ведь тогда обвинят вас.
– Что с того? – отмахнулась Роза, краснея.
– Спасибо, дитя мое, – решительно сказал Корнелис. – Но я остаюсь.
– Остаетесь? Боже мой, Боже мой! Да как вы не понимаете? Они вас приговорят… приговорят к смерти, казнят на эшафоте или, может быть, убьют, растерзают на куски, как убили и растерзали господина Яна и господина Корнелиса! Во имя неба, не беспокойтесь обо мне, бегите из этой камеры! Берегитесь, она приносит де Виттам несчастье!
– Эге! – крикнул тюремщик, приходя в себя. – Кто здесь толкует об этих прохвостах, этих жалких мерзавцах, этих негодяях де Виттах?
– Не возбуждайтесь так, старина, – с кроткой усмешкой посоветовал ему Корнелис. – При переломах ничего нет вреднее, чем такое кипение в крови.
А Розе он шепнул чуть слышно:
– Дитя мое, я невиновен. Я буду ждать судей с безмятежным спокойствием невинности.
– Молчите! – оборвала его девушка.
– Молчать? Почему?
– А то отец заподозрит, что мы с вами разговаривали.
– И что за беда?
– Он же мне больше не позволит сюда приходить! – прошептала девушка.
Это наивное признание вызвало у Корнелиса улыбку: ему почудилось, будто во мраке его злоключений мелькнул маленький лучик счастья.
– Ну, что вы там бормочете оба? – рявкнул Грифиус, вставая и поддерживая свою пострадавшую правую руку левой.
– Ничего, – отвечала Роза. – Господин мне объяснял, какой режим вам нужно соблюдать.
– Режим? Режим, который предписывается мне? У вас, моя красавица, тоже есть такой, и соблюдать его придется!
– О чем вы, отец?
– Не входить в камеры заключенных или, уж раз вошли, выметаться оттуда как можно быстрее. Так что марш вперед, да пошевеливайтесь! Я иду за вами.
Роза и Корнелис переглянулись.
Ее глаза говорили:
– Ну, вот! Сами видите.
Взгляд узника означал:
– Да будет так, как угодно Господу!
XI. Завещание Корнелиса ван Берле
Роза не ошиблась. На следующий день в Бюйтенхоф пожаловали судьи, чтобы допросить Корнелиса ван Берле. Впрочем, допрос не затянулся: в ходе его было установлено, что Корнелис хранил у себя роковую переписку де Виттов с Францией.