Рудаль правильно оценил ситуацию и пристроился к своему корешку Вове, представлявшему интересы одной литовской мебельной фабрики.

А вот Серега остался один. Рудаль разочаровался в нем как в деловом партнере, они устали друг от друга, но некоторое время еще сохраняли приятельские отношения. Кратковременный успех «хождения в бизнес» вскружил голову. Пахать на кого-то Сереге казалось зазорным, но деньги быстро кончались.

А в беспризорной общаге нашего «загибавшегося» института воняло все крепче: ничего не ремонтировалось, с уборкой туго, туалеты загажены, а на некоторых этажах вообще заколочены (кстати, тоже вышло, как у Высоцкого: «на 38 комнаток всего одна уборная»). И если раньше там проживали молодые специалисты, которые организовывали дежурства, субботники, то вскоре стали селиться кто ни попадя. Всё пошло вразнос.

Болея душой за товарища, Рудаль всё повторял: «Надо пристроить Серегу». Я часто предлагал Сереге вакансии: было жаль, что бездействует толковый работник. Не раз и не два мы с Женей вполне серьезно предлагали обсудить возможность его долевого участия в нашем деле, благо доверять ему можно было железно. Все предложения с нашей стороны закончились, когда Серега, выдав фирменное «хе-хе-хе», вызывающе продекларировал: «Я выбираю здоровый образ жизни!» А вы, мол, голуби, морозьте сопли, не спите ночами, рискуйте жизнью и здоровьем – я выше этого.

Вскоре объявил себя коммунистом, занял совершенно нетерпимую по отношению ко всем более-менее состоятельным людям позицию, даже бравировал этим, неизменно вкупе с ехидным «хе-хе-хе». Дескать, все, кто во власти – однозначно преступники, богат – значит, непременно вор и так далее. Рудаль как-то с грустью сказал, мол, переменится власть – не сомневаюсь: за нами придет Серега, в кожаной куртке с красным бантом на груди и с маузером. В ночь перед казнью посидит с нами в камере, морально поддержит, но на рассвете все равно, прищурившись, собственноручно расстреляет.

Пример Сереги меня еще больше убедил в том, что коммунизм – никакая не самостоятельная философская категория. Это вполне объяснимое, ситуационно обусловленное состояние сознания отдельного индивидуума или группы таковых. Эта «болезнь» имеет социальную принадлежность, подобно педикулезу или туберкулезу. Но она, как и другие, вполне излечима, однако может стать затяжной, а при определенных обстоятельствах – хронической. Но только начни, к примеру, своё дело – и, как правило, от твоих коммунистических взглядов не останется и следа.

В очередном идеологическом споре я как-то выдал Сереге: «А ведь ты, друг, не праведник – ты «запомоился» о бизнес. Деньги на грузовик под нехилые проценты у кого мы занимали? У тебя были, а у нас нет! Да и лекцию на тему «Где взять первоначальный капитал», при случае, запросто сумеешь прочесть. Просто, элементарно облажавшись в бизнесе, ты решил сменить систему взглядов, подвести под нее сомнительный теоретический фундамент». Он, выдав свое неизменное «хе-хе-хе», так посмотрел на меня, что с тех пор я не сомневаюсь в обоснованности предположения Рудаля насчет расстрела.

Но это полбеды. Самоутвержденье пустым философствованием (и все с пафосом, с горящими глазами!) вкупе с безденежьем вызвало активное недовольство его жены. И тут он нашел оригинальный «выход»: объявил, что любовь прошла. Гениально просто! Практически освободив себя от финансовых обязательств перед семьей, устроился инструктором плавания в школу на грошовую зарплату (зато вожделенный здоровый образ жизни!). Правда, судьба хоть чуточку улыбнулась его супруге, хотя какая это, к черту, улыбка! Умерли ее родители в Казани, но даже чтоб съездить на похороны, денег не было. Мы с Рудалем безвозмездно сбрасывались ей на билеты – Серега, кстати, об этом до сих пор не знает. Она продала квартиру в Казани, купила в Кольцово и смогла, наконец-то, вырваться с дочками из общаги.

И остался Серега один. Печальный результат: нищета, уныние, озлобленность и одиночество. И это – здоровый, образованный, неглупый мужик! Всё, хватит о нем.

Глава 4. «Полет»

Но как там с мебелью у Рудаля? Новый компаньон Вова, некогда молодой специалист, тоже когда-то жил с семьей в нашей общаге. Первую скрипку в их тандеме играл он, направление деятельности тоже выбрал Вова. Подчиненное положение Рудалю не нравилось, поскольку по деловым качествам он был, пожалуй, посильней.

Компаньоны сняли торговые площади в городе и стали торговать. Сразу наехали рэкетиры, предложили «крышу», явно переоценив «услуги». «За базаром» выяснилось, что они от одного авторитета – бывшего научного сотрудника нашего многострадального института. Подумать только!

Как рассказывали однокурсники будущего авторитета, он со студенческой поры был несколько приблатненным, занимался запрещенным в те годы каратэ и враждовал с грузинской томской диаспорой. Особенно не любил одного наглого студента якобы голубых княжеских кровей, регулярно «воспитывая» того с помощью грубой физической силы. «Князек», который подтверждал высокий титул исключительно деньгами, при помощи своей «свиты» отвечал ему тем же. Наш каратист опять вылавливал «батоно князька», тот вновь собирал «свиту» – и так почти всё студенчество. В институте «любитель грузин» работал старшим научным сотрудником и имел кандидатскую степень. Но выделялся каким-то свирепым, нехарактерным для человека науки взглядом. Рассказывали, что как-то раз даже «навтыкал» заместителю директора по общим вопросам в его кабинете. Видимо, за дело: тот зам, помню, был откровенным хамом и матершинником.