Первыми границу перешли в крайних точках фронта действий унгерновских сил небольшие отряды Казагранди и есаула (вскоре — полковника) Тубанова. Первый оказался на территории бывшей Иркутской губернии, второй» надеялся выйти к Акше. В течение нескольких дней боев оба отряда белых понесли поражения и были отброшены за линию границы. Теперь красное командование точно знало, что главный удар «бешеный барон» будет наносить не на флангах. Понимание его стратегии оказало Унгерну не самую лучшую услугу уже в самое ближайшее время. Перехитрить врага ему не удалось.

Получив известие о неудаче отряда полковника Казагранди, хотя тот и взял на несколько дней в верховьях реки Джиды посёлок Модонкуль в 120 вёрстах от станицы Желтуринской, Унгерн пришёл в ярость:

— Я никогда не верил в полковничьи погоны этого колчаковца. Он воевать не умеет. А не связан ли Казагранди с большевиками?

Последняя шальная мысль пребывавшего в ярости барона стоила полковнику Казагранди, который командовал отрядом колчаковцев — офицеров, солдат и гимназистов, жизни. Его отряд, сильно «насоливший» красным в Иркутской губернии, оказался бессилен против партизанского отряда знаменитого Щетинкина, состоявшего из 469 сабель при 12 пулемётах. Силы были в бою за посёлок Модонкуль явно не равны. Но всего этого генерал Унгерн-Штернберг не знал. Он решил наказать провинившегося: посланный им карательный отряд во главе с поручиком Сухаревым совершил убийство полковника Казагранди в Куре Заин-гэгене...

Затем границу по долине реки Желтуры перешла бригада генерал-майора Резухина. Он имел два конных полка «азиатов», китайский дивизион и несколько монгольских отрядов. Тут монголы поняли, что их ведут не на войну с красными цэриками Сухэ-Батора, а на войну «со всей» Россией. Бунт подавили в самом корне: палачи капитана Безродного при первых признаках возмущения «взяли в сабли» четырёх монгольских конников.

Резухинская бригада продолжила движение на север, ведя только ближнюю разведку. Было уже поздно что-то предпринять, сманеврировать, когда белым под станицей Желтуринской путь преградили превосходящие силы красной 35-й дивизии. Ею командовал один из героев Гражданской войны бывший прапорщик латыш Константин Нейман. В первый день боя он имел три стрелковых полка (310-й, 311-й и 312-й) с артиллерией, а на второй день к нему на подмогу подоспел кавалерийский полк будущего Маршала Советского Союза Константина Рокоссовского. Теперь под Желтухинской набиралось до двух тысяч красноармейцев.

Белые казаки упорно ходили в атаку лавой раз за разом. Их упорство было понятно: они желали любой ценой прорваться к родным станицам. Красная пехота оборонялась стойко. Наскоки резухинцев (их вдвое меньше числом) отбиваются винтовочными залпами, огнём пулемётов и пушек. В том бою был эпизод, когда белые едва не взяли в кольцо один из стрелковых полков противника. Положение спасли вовремя подоспевшие на выручку красные кавалеристы Рокоссовского.

Наконец Резухин понял, что здесь ему прорваться через вражеский заслон не удастся. Да и к тому же товарищ Нейман стал охватывать его пехотными цепями, которые имели не один десяток пулемётов. Командир бригады был вынужден под вечер, когда бой утих, отдать приказ:

— Ночью сняться с места. Сделать это для красных внезапно, быстро, одним махом. Отойдём за кордон, а оттуда ударим в новом месте...

Всё же внезапно сняться с места не удалось даже ночью. Красные дозоры заметили уход белой конницы. Началась погоня. Однако за кавалерийским полком Рокоссовского (он получил пулевое ранение в ногу) неймановская пехота, разумеется, поспеть не смогла. Так что догнать белых не удалось.

Генерал Резухин продолжал твердо выполнять план вторжения, утверждённый бароном на совещании в Ван-Хурэ. Он вновь перешёл границу несколько севернее станицы Желтуринской. И не ошибся в выборе нового места прорыва: здесь его никто не ждал.

Бригада «азиатов», с которой шёл сам Унгерн (это были главные силы), подошёл а к границе только через несколько дней после резухинцев. Но барон опасался, что со стороны Алтан-Булака, этого новоявленного «Золотого ключика», он может получить удар во фланг от Сухэ-Батора. Унгерн, правда, не считал четыре сотни конных красных цэриков за настоящую кавалерию, поэтому действовал самонадеянно. Если бы велась разведка, то барон мог бы достоверно знать, что в Алтан-Булаке уже не один день находились не только «красномонгольские» сотни.

Силы Сухэ-Батора были «усилены большевиками» пулемётной командой и калмыцким эскадроном, отличившимся при разгроме деникинцев на Северном Кавказе. Причина переброски именно этого национального эскадрона на Восток была проста: калмыки внешне похожи на бурят и монголов. И к тому же калмыки хорошо знали буддистские традиции и обычаи, чем могли вызывать симпатии у населения Халхи.

Когда до Алтан-Булака оставалось всего несколько переходов (дивизия из-за обозов делала в сутки примерно по 25 вёрст), цин-ван и генерал Унгерн фон Штернберг вызвал к себе Баяр-гуна:

— Твои храбрые цэрики, наверное, уже заждались настоящего дела?

— Ещё бы! Мои чахары почти всю зиму не видели настоящей военной добычи, а я славы степного вана.

— Баяр-гун, слушай внимательно. Есть сегодня случай отличиться в большом деле на войне.

— Я понял тебя, господин цин-ван. Ты хочешь поручить мне взять с налёта Кяхтинский Маймачен, который красные монголы назвали Алтан-Булаком?

— Ты меня верно понял, Баяр-гун. Возьми у Сухэ-Батора город. Это будет военная добыча для твоих храбрецов-чахаров.