Барона несколько раз, без присутствия следователя, лично допрашивал Нейман, будущий сталинский комкор, репрессированный в 1937 ходу. Его, естественно, интересовали и личность Унгерна, и его планы, вернее — планы белых в Забайкалье и Монголии, на ближайшее время:

— Скажите, барон, почему вы не покончили с собой, когда вам изменила ваша Азиатская дивизия? Пытались?

— Почему же нет? Пытался, и даже дважды.

— Что вас подвело? Рука дрогнула?

— Я не стрелялся. В момент пленения моими монголами я успел сунуть руку в карман халата, там у меня на крайний случай лежала ампула с ядом.

— И что же?

— Её в кармане не оказалось. Очевидно, яд вытряхнул мой денщик, пришивавший к халату пуговицы.

— А второй случай?

— Когда меня бросили в юрте связанным, хотел удавиться конским поводом, но неудачно.

— Почему?

— Повод оказался слишком широк для такого дела.

Нейман, не сдержав улыбки после последней фразы, сказал:

— Сибирскому ревтрибуналу повезло. Иначе и судить было бы некого.

— Моё дело рассмотрит история, только это будет уже после моей смерти. Думается, что через долгое время. Вы до него, господин бывший прапорщик, уверяю вас, не доживёте.

— Барон. Вы обещали говорить с нами откровенно?

— Да, обещал. И назвал законную причину для такого поведения человека в генеральских погонах и с титулом монгольского хана. Я вижу, что вас интересует большее, чем то, о чём только что спрашивали.

— Что вы планировали, сидя в Урге и правя там монгольскими князьями?

— Я хотел очистить от большевиков Забайкалье и вырвать его из лап Москвы.

— А что было бы дальше, если бы ваш прямо наполеоновский план удался. Пошли бы дальше военным походом по Сибири, на Москву?

— Нет, таких замыслов я не имел. И скажу более — сибирский поход для меня виделся не желательным.

— Тогда что же вы хотели сделать, барон, из захваченного вами Забайкалья? Случись такое дело?

— Новую азиатскую империю.

— Что?!

— Вы не ослышались, господин бывший прапорщик.

— Новую империю? Где? Из чего?

— В степях и пустынях Монголии и её азиатских окрестностей. С Забайкальем и пастбищами бурятского Народа.

— И кем бы вы хотели стать в новой азиатской империи, если это не секрет?

— Только её самодержцем. И больше никем. В этом был смысл моей жизненной борьбы до последних дней...

Пленного семёновского генерала увозили всё дальше от Забайкалья — в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ), затем на ту сторону Байкальского моря в Иркутск и, наконец, в Новониколаевск (ныне Новосибирск). При каждой перевозке Унгерна в отдельном пульмановском вагоне охранял надёжный конвой. Его лишали на забайкальской земле любого общения с лицами, кроме тюремного охранения. Каждый раз вперёд, на запад, заблаговременно летели шифрованные телеграммы:

«Завтра будет отправлен пленный Унгерн. Обеспечьте невозможность побега и нападения на конвой. Соблюдать любые меры революционной строгости».

Барона допрашивали по много раз во всех местах, где только ему приходилось останавливаться в ранге военнопленного: в Троицкосавске и Верхнеудинске, Иркутске и Новониколаевске. Даже в вагоне поезда. Сперва его раздражало то, что новые следователи задавали ему те вопросы, на которые он уже отвечал ранее. Но вскоре Унгерн привык к этому и отвечать стал с известной терпеливостью и, как отмечали допрашивающие в составляемых протоколах, «спокойно».

Следователи довольно быстро очертили круг вопросов, на которые белый генерал отвечал с видимым удовольствием и более чем достаточно для составления протокола. О том, как создавалась Азиатская конная дивизия, как к нему в степях переходили «красномонгольские» отряды, как храбро сражались среди его азиатов зачисленные в дивизию пленные красноармейцы, выбравшие служение Белому Делу.

Но был «вычленен» и другой круг вопросов, на который сподвижник атамана Семёнова отвечал неохотно или совсем старался не отвечать:

— Расскажите, Роман Фёдорович, о проводимых вами репрессиях? Где? Когда? Сколько репрессировано. Ваше личное участие в них?

— Да, были жестокости. Но деталей не помню.

— Вы лично отдавали приказы по Азиатской конной дивизии о пролитии крови мирных граждан и пленных красноармейцев?

— Для того чтобы мне ответить, надо видеть приказы на сей счёт. Есть ли на этих приказах моя подпись? Не помню.

— Чем вы объясняете ургинский террор?

— Только одним. Мне надо было избавиться от вредных элементов в тылу Азиатской дивизии.