— Известна, Роман Фёдорович. Она ничтожна. На казачью сотню хватит, но только на провиант и сено.

— Тогда какой выход видит дивизионный интендант?

— Только один. Другого просто нет и не предвидится. На Читу надежд вообще нет.

— Железная дорога из Харбина?

— Точно так. Азиатская дивизия может прокормиться только железной дорогой. У даурских крестьян последний провиант уже давно изъят. А проводить реквизиции у семей наших казаков, сами понимаете, нельзя.

— Значит, источником жизни для нас могут быть только реквизиции на железной дороге? Доходами с неё мы можем платить дивизионные долги перед поставщиками.

— Да, господин барон. Но для нас желательно, чтобы реквизиции производились не здесь, а на китайской территории, на станции Маньчжурия.

— Хорошо. Там установим пост военного и таможенного контроля. А кому вы будете сбывать реквизированные товары?

— Как кому! Да у меня в интендантстве с утра до вечера крутится не один десяток разных дельцов, большей частью китайцев. Чуть занизь им цену на реквизированное добро, на копейку серебром — оторвут с руками.

— А сами чем будете торговать, господин генерал-интендант?

— Реквизированным товаром из партий покрупнее. Буду возить в Харбин и там продавать местным купцам.

— Смотрите у меня. Заворуетесь в казённом деле, да ещё на войне — расстреляю...

Казачихин оказался оборотистым интендантом. Продавая в Харбине различные реквизированные товары, большей частью промышленные (в годы Гражданской войны торговый оборот осуществлялся в основном по железным дорогам), генерал слал в Даурию не только деньги для закупки провианта на месте. Но и муку, рис, ячмень, овёс, сало, табак, папиросы, соль, чай, партии обуви, латунь для патронных гильз. Благо атаман Семёнов, объявив железную дорогу в Забайкалье на военном положении, предоставил коменданту станции Даурия возможность иметь собственные паровозы и вагоны.

Достоверно известно, что лично сам барон Унгерн был бескорыстен в этих делах. Чего нельзя было сказать о его ближайших помощниках. Тот же генерал Казачихин, когда первые белоэмигранты в Маньчжурии жили крайне трудно, купил в городе Харбине, где находилось правление КВЖД, большой дом.

Даурия, собственно, состояла из двух частей. Первой была сама станция с пристанционным посёлком, где жили преимущественно железнодорожники. Второй частью являлся военный гарнизон, который начинал строиться тогда, когда хорунжий фон Унгерн служил в 1-м Аргунском полку. Тогда начали возводить первые казармы из красного кирпича.

Даурский военный город был рассчитан на расквартирование более десяти тысяч человек войск Иркутского военного округа. До 1914 года здесь располагались бригада 4-й Сибирской стрелковой дивизии (15-й и 16-й Сибирские стрелковые полки) с артиллерийским дивизионом (три пешие батареи), 1-й Аргунский и 1-й Читинский полки Забайкальского казачьего войска, 1-я казачья батарея забайкальцев, другие воинские части. То есть военный город был немаленький, изначально рассчитанный на большой приграничный гарнизон. В столичном военном ведомстве на этот счёт говорили:

— В случае обострения ситуации в Маньчжурии станция Даурия должна стать базой для последующих военных операций...

Казармы строились преимущественно двухэтажные, кладка стен достигала полуметровой толщины. Фундаменты из-за песчаной почвы закладывались глубоко. Коридоры имели сводчатый потолок. В даурском военном городке выстроили конюшни на несколько тысяч лошадей, орудийные парки, стрелковый тир и манеж для выездки. Пожалуй, единственное, что здесь не успели достроить до конца, так это православную церковь. Унгерн, появившись в Даурии, сразу задал вопрос своим помощникам:

— Почему в гарнизонном храме не проводятся богослужения для русских казаков и офицеров? Ведь церковь почти достроена.

— Потому что она, господин барон, не освящена.

— А кто её может освятить?

— Пока идёт война, наверное, никто. Приезд сейчас в Даурию кого-нибудь из иерархов церкви просто невозможен.

— Значит, здание пустует. А в чём сейчас нуждается формируемая Азиатская конная дивизия?

— У артиллерии нет надёжного помещения для размещения боеприпасов.

— Тогда устройте склад артиллерийского боезапаса в неосвященном храме. Смотрите, какая крепость кирпичной кладки. Ведь службу всё равно нельзя править.

— Господин барон, здесь есть одно но.

— Какое?

— Вы же сами говорили перед казаками, что веруете в Бога и Евангелие.

— Ну и что из того. Храм не освящён, значит, Божью силу он никак не держит. Потому исполняйте мой приказ...

Недостроенная церковь волей судьбы оказалась единственным зданием Даурского гарнизонного городка, взорванным в ходе Гражданской войны. В октябре 1920 года, когда белые отступали, они не смогли вывезти все снаряды, хранившиеся в храме. Тогда был отдан приказ взорвать эти запасы, иначе артиллерийский склад доставался красным в качестве трофея. Очевидцы рассказывали, что эхо мощного взрыва разнеслось по берегам Аргуни более чем на двести вёрст.