Шрифт:
— Ну… как её зажечь, — недовольно проскрипел Ерёма.
— Эту живую негаснущую искорку?
— Ну…
— А что в этом рецепте? — быстро спросил Янка.
— Забыл.
— Ерёма, врать нехорошо, — сказал Юрка. — Ты сам говорил, что электронные системы ничего не забывают.
Ерёма яростно скрёб толстым карандашом по бумаге.
— Ну чего ты молчишь?! — не выдержал я. — Может, мы сумеем сделать искорку для твоего Васьки!
— Потому и молчу, — хмуро отозвался Ерёма.
— Сам же хотел двигатель типа «В», — напомнил Глеб.
— Хотел. Потом понял: вам делать нельзя. Будет вред. Из-за меня. Робот не может делать человеку вред.
— От чего вред? От искорки? — не поверил я.
— Нет. Вред, когда делают.
— Шишкин же сделал… — напомнил я.
— Это его дело, — проскрипел Ерёма. — Ему не робот давал рецепт. Он его узнал от ржавых ведьм.
Юрка хохотнул:
— От кого?
— Повторяю отчётливо: от ржавых ведьм.
Мы навалились на бедного Ерёму с вопросами: что за ведьмы? И Ерёма подробно, неторопливо (наверно, чтобы мы забыли про рецепт) стал рассказывать, что на большой железной свалке за городом живут костлявые растрёпанные старухи в перемазанных ржавчиной платьях. Они не роботы, но и не совсем люди. Ведьмы. По ночам, когда круглая лупа, они выползают из жестяных шалашей и пляшут на пустых железных бочках. Что они ещё делают, Ерёма не знает, хотя он жил на свалке долгое время. Знает только, что есть старухи ничего, не злые, а есть н ужасно вредные (они Ерёму и выжили со свалки). Все эти ведьмы — очень умные. Разбираются в науках и в колдовстве, особенно когда дело касается металлов.
— А Шишкин-то здесь при чём? — напомнил я.
Ерёма с досадой лязгнул пол курткой дверцами живота и сообщил, что Шишкин познакомился с ведьмами, когда искал на свалке какие-то детали. Он был вежливый, образованный и ведьмам понравился.
Юрка сказал, что у Ерёмы явный сдвиг в мозгах: помехи и электромагнитный бред, старухи какие-то, бочки, луна…
— Не веришь, сам сходи на свалку и посмотри, — разозлился Ерёма. — Лучше всего ночью. Сейчас как раз полнолуние.
— А мы все вместе сходим, — хитро сказал Глеб. — Верно, ребята? Повстречаем бабушек, выспросим рецептнк. Мы тоже вежливые и образованные. Не хуже Шишкина…
Мы с Янкой завопили, что ура, конечно, так и сделаем. Юрка хмыкнул. А Глеб задумчиво произнёс:
— Только обдерутся ребята среди ржавого железа, исцарапаются. Заразу какую-нибудь подхватят… Вот это будет вред! Имей в виду, Ерёма, из-за тебя.
Ерёма сложил на груди руки и упрямо сказал:
— Пусть. Это меньший вред, чем делать искорку.
— Да кто тебе сказал, что мы будем её делать? — воскликнул Глеб и подмигнул мне. — Нам просто хочется узнать, что за рецепт. Любопытно, вот и всё! Верно, ребята?
Мы дружно закивали. Даже Юрка.
— У меня такое свойство характера, — объяснил Глеб. — Болезненное любопытство. Если что-то мне начали рассказывать, а до конца не объяснили, начинаются головные боли и бессонница.
Мы с Янкой в один голос заявили, что у нас от любопытства такие же страдания.
— Плюс расстройство желудка, — добавил Юрка то ли про себя, то ли про нас.
— Видишь, Ерёма, сколько людей будут мучиться! — закончил Глеб. — Снова получается, что из-за тебя вред. Как ни поверни…
— Врёте вы всё, — уныло сказал Ерёма.
Мы заорали, что не врём, а Ерёма нас бессовестно мучит.
— Чёрт с вами, — сказал Ерёма и встал.– Я скажу… Нет, я говорить не буду ни словечка, я лучше на машинке настучу. А потом, если что не так, я не отвечаю…
Мы ему наперебой поклялись, что всю ответственность берём на себя. Ерёма сердито проковылял к машинке, заправил в неё лист и застукал по клавишам. Мы стали заглядывать через плечо, но он пригрозил:
— Будете соваться, не стану печатать.
Стукал он минут пять, мы прямо извелись. Наконец он отошёл от машинки. Мы кинулись к листу. На бумаге была какая-то дребедень:
трик Ап Лик РОВин Адавзя ть четыреил ипять Пат ом…И так далее. Несколько строчек.
— Бедный Ерёма, — сказал Юрка.
Но Глеб выдернул лист из машинки, поднёс к очкам.
— Постойте, постойте… Дайте-ка, я… Тут нужна небольшая редактура.
Он опять вставил бумагу и начал быстро печатать пониже загадочных Ерёминых строчек. И через минуту мы прочитали:
Три капли крови надо взять, Четыре или пять. Потом с движеньем их смешать, С полётом их смешать. Надёжной прочности туда Добавить хорошо — И кровь исчезнет без следа, И в пузырьке у вас тогда Заблещет порошок. Его, дождавшись заката дня, Зажги ты от праздничного огня. У искр улетающих жизнь коротка. Останется только одна на века.— М-да, — сказал Глеб. — Не очень вразумительно. И с точки зрения поэзии, прямо скажем, на троечку.