Всё ниже и ниже спускались мы в пустынную долину, и из неё дышал запах гниения.

Мне слышались стоны и вздохи, сквозь которые прорывались мучительные крики животных и птиц.

И вдруг я заметил перед нами широкую и глубокую яму. Края её круто обрывались вниз, а глубина была сажени две-три. Страшное зрелище было вокруг этой ямы. Там было множество всяких зверей, и все они, раненые или зарезанные, истекали кровью. Корчась от мучений, в судорогах тянулись они к яме. Они отчаянно выли и мычали от боли, били рогами, лапами и копытами землю, бешено тянулись в яму, словно желая напасть на тех, кто там сидел.

Мне показалось, что у всех животных торчали в горле или брюхе ножи, и кровь из ран и перерезанных горл текла ручьями в яму…

Когда мы подошли ближе, животные стали разбегаться и исчезать во мраке, как призраки.

Я наклонился над ямой, и увидел, что там полно людей. Они сидели, тесно прижавшись и вцепившись от страха друг в друга. Лица у них были высохшими от ужаса, тела затоплены стекавшей сверху кровью животных.

Мы шли дальше по тёмной и зловонной долине и встречали прокажённых и мучимых всякими болезнями. В одиночку метались они по чёрной пустыне. Одни бегали, другие корчились на земле, третьи раскачивались и танцевали. У каждого своё мучение и свой страх.

Я видел человека с глубокой раной в груди, из которой сочилась кровь и гной. Человек стонал и метался, просил помощи, но никто его не слышал.

Другой глубоко вонзил себе в грудь нож и не мог ни умертвить себя, ни вытащить его обратно. Он ревел, как зверь, и мучился, но никто не мог его спасти.

Третий стоял на месте с опущенными сухими плетьми рук. Изо рта у него висел раздутый, как пузырь, огромный язык в крови. Его облепили какие-то страшные насекомые — не то пауки с крыльями, не то чудовищные мухи. Они жалили распухший язык, и человек мычал и хрипел от боли.

Мы шли и шли по этой пустыне мрака и встречали только ужасные людские страдания.

Какой-то человек кричал от боли так, что у меня зашевелились волосы на голове. У него совершенно сгнили и отвалились уши, оставались только кровавые дыры в голове, сочившиеся гноем. В эти дыры заползали змеи и копошились там. И человек не мог их сбросить своими отнявшимися сухими руками. Он так извивался от боли и так взывал о помощи, что я хотел броситься к нему. Но меня остановил старик-перс и приказал не подходить и не дотрагиваться до мучившегося, которому уже ничем нельзя помочь.

Я спрашивал у перса, неужели нет в этих краях врачей, которые могли бы помочь этим страдальцам?

Старик ответил: "Эти люди не признавали никаких врачей, не слушались ничьих советов и заражались болезнями грехов, и заражали других людей. И вот изгнали они сами себя в эту мрачную пустыню".

Ещё я видел человека в клубах дыма. На нём тлела и загоралась одежда. Человек старался затушить огонь, но только ухватится рукой за одно место, как уже загорается в другом. Человек был полон ужаса, он страшно торопился, корчился от ожогов и не мог погасить тлеющих одежд.

Мне стало казаться, что эти страдальцы не могут прийти друг другу на помощь, ибо ничего не видят во тьме, и каждый оглушён своей болью и своими криками.

Я услышал стон и хрип и наткнулся на нагого человека, который стоял по колено в воде ручья. Он бродил по воде взад и вперёд и кричал иссохшим горлом: "Воды! Дайте пить! Умираю от жажды! Воды!"

Пошли мы дальше и увидели человека, который копал землю заступом. Копал он торопливо, ничего не видя, ничего не слыша. Босая нога его была разрезана на подошве заступом, руки стёрты до крови, и худ он был, как скелет. На нём всюду — и спереди и сзади — были навешаны сумки и мешки. Человек, как одержимый, копал и копал землю, сажал в неё камешки и засевал песком из мешков. Когда он нагибался, из сумок и мешков выпадали камни. Он торопился их подобрать, но уже сыпались другие. И он всё собирал и собирал, и мучился в своём труде, и снова копал землю. Громко стенал он о неурожае, жаловался, что умирает без хлеба. Собирал и сажал в землю камешки, как картошку…

В стороне сидела старая и безобразная женщина в грязных лохмотьях, от неё несло смрадом. Старуха держала в руке зеркало, пристально вглядывалась во мраке в него и судорожно растирала морщины на лице; но чем больше их растирала, тем глубже они становились и тем больше покрывали её дряхлое лицо. Она брала мазь и втирала в лицо, и на тех местах тут же появлялись пузыри и бородавки. Она мазала чёрной краской свои седые волосы, но краска не темнила, а сдирала волосы, и старуха плешивела и становилась омерзительной, как ведьма.

Там видели мы множество женщин, страждущих всякими недугами. У некоторых на шее, руках и ушах висели чёрные камушки, разъедавшие кожу язвами. И женщины кричали и молили снять камушки, ибо они их обжигали.

Другие страдали ожогами половых органов, и места те как бы дымились, и люди мучились от огня, который их жёг. Всё тело разъедала огненная язва, и никто не находил места от боли.

Видели мы и людей сухих, потемневших от голода и жажды, как мертвецы. Перед ними лежала падаль, вся в червях. Люди стонали от жажды и задыхались в зловонии; они молили помочь им уйти отсюда, ибо сами они не могут, у них отнялись ноги.