Любопытно, что во время Польской кампании де Витт ещё раз тесно соприкасается с семьей А.С. Пушкина. Дело в том, что младший брат поэта Лев служил в эту кампанию в его отряде, будучи поручиком Финляндского драгунского полка. Храбрость боевого офицера не ускользнула от внимания генерала, и по ходатайству де Витта Лев Пушкин был произведен в капитаны «за отличие».

Начиная войну, поляки весьма надеялись на помощь, обещанную им французами. Но Париж, использовав поляков в своих интересах, напрочь забыл о них. Теперь мятежники были предоставлены сами себе и обречены на поражение. Однако они не только сопротивлялись, но даже пытались вести собственную контрразведывательную деятельность против руководителей российской разведки. Разумеется, не остался без внимания польских шпионов и И.О. де Витт. Полякам надо было как можно быстрее спровадить своего коварного противника в отставку. Это делалось весьма проверенным способом: в армии и в обществе распускался слух о трусости или предательстве того или иного военачальника, и тот в конце концов должен был оставить свой пост. Именно так в своё время, в 1812 году, ушел из армии Барклай-де-Толли. Именно так расправился де Витт с генералом Хшановским. Теперь он сам попал в такую же ситуацию.

Дело дошло до того, что из Петербурга пришел запрос о поведении де Витта в бою. Вот ответ начальника Главного штаба действующей армии генерал-адъютанта барона К.Ф. Толя: «Весьма способен быть начальником Главного штаба армии, распорядителен и благоразумен во всех своих действиях. Хитрый человек; но отдельно командовать корпусом не может, ибо несмел и нерешителен — многие на счёт его отзывались, якобы он трус. Сие несправедливо, ибо в Прагском сражении и в действиях при Шиманове и других видел я его в жесточайшем огне, хотя с некоторой суетливостью».

Думается, в письме барона Толя расставлены все точки над «и». Опытный Толь считает, что де Витт не может быть крупным полководцем, зато твёрдо знает, что он прирожденный начальник штаба и отличный руководитель тайной разведки (т. е. «хитрый человек»). Что касается личной храбрости, то таковая у генерала Витта, по мнению Толя, безусловно, наличествует.

Свое мнение о поведении де Витта в бою затребовали и от самого командующего действующей армией фельдмаршала графа Дибича. О чем это говорит? Только о том, что пропольские элементы в Петербурге развернули против де Витта весьма нешуточную кампанию по его дискредитации. Доброе имя российского разведчика было под угрозой. Однако и начальник штаба армии, и её командующий своего подчиненного защитили. У нас имеется характеристика, данная фельдмаршалом Дибичем де Витту: «Он (де Витт. — В.Ш.) человек чрезвычайно полезный. Недоброжелатели распустили о нём слухи, будто бы он под неприятельскими ядрами и пулями не оказывает хладнокровия и необходимой храбрости; я обязан опровергнуть эти слухи, потому что сам был свидетелем, как под Силистией (речь идет о войне с Турцией 1828–1829 годов. — В.Ш.) при мне под ядрами хладнокровно разговаривал со мной, будучи угрожаем опасностью, сделаться жертвой неуместной своей храбрости…»

Происки врагов, таким образом, окончились ничем, и де Витт остался в своей должности. За участие в польской кампании два из полков де Витта, 8-й уланский Вознесенский и 10-й уланский Одесский, получили почетные знаки отличия на шапки. За «особые заслуги» при подавлении мятежа Иван Осипович был награжден золотой саблей «за храбрость» с алмазами, назначен шефом уланского Украинского полка, а год спустя удостоен ордена «Военное Достоинство» 1-й степени.

Что касается адъютанта де Витта Адама Ржевусского, то он с началом мятежа, несмотря на польское происхождение, остался верен императору и вместе с де Виттом принимал самое деятельное участие в боевых действиях. Прикомандированный к главнокомандующему русской армией графу Дибичу-Забалканскому, он весьма удачно исполнял возлагавшиеся на него поручения, часто довольно опасные. В мае 1831 года был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость», а за отличие в Гроховском и других сражениях получил орден Святой Анны 2-й степени. В феврале 1831 года граф Ржевусский был произведен в ротмистры и, по окончании польской кампании, продолжал числиться в лейб-гвардии Уланском полку, по-прежнему оставаясь адъютантом при де Витте.

Что касается Александра Бошняка, то он, как и Ржевусский, во время Польской кампании состоял при де Витте, выполняя секретные разведывательные поручения. При отступлении в 1831 году наших войск Бошняк погиб в городке Бари. По одной из версий, он скончался от горячки, по другой — с ним свели счёты масоны, единомышленники декабристов, по ещё одной версии, Бошняк был разоблачен и казнен поляками. Правду о смерти доблестного разведчика мы, наверное, уже никогда не узнаем.

Император Николай назначает Ивана Осиповича де Витта военным генерал-губернатором Варшавы и одновременно председателем уголовного суда над польскими мятежниками. И это не было случайностью! Ведь де Витт, как никто иной, знал всю подоплеку мятежа. Еще продолжала существовать и действовать его старая, испытанная временем агентура. Весь польский генералитет, который явился в 1831 году инициатором восстания, Витт знал до пятого колена. Что-то скрыть и утаить от него, а тем более обмануть, было просто невозможно. Будучи же ещё и председателем уголовного суда над мятежниками, де Витт мог выявить тайные нити, ведущие из Варшавы на Запад. Надо ли говорить, что генерал взялся за эту работу с желанием. Всем, кто ещё тешил себя робкой надеждой, что удастся сохранить хотя бы некоторые тайные группы, пришлось горько разочароваться: их переарестовали в несколько дней. «Хитрый Витт как сквозь землю зрит!» — говорили тогда в Польше. Наверное, так оно и было, ибо генерал призвал к себе на помощь весь свой опыт и знания.

Деятельность де Витта на посту варшавского генерал-губернатора была столь плодотворной, что уже спустя год Николай I награждает генерала за особые заслуги перед империей её высшей наградой — орденом Андрея Первозванного. Такой наградой отмечались подвиги, имевшие для России особое значение.

И снова пересечение (в какой уже раз!) генеральской судьбы с семьей Пушкиных. На этот раз подчиненным де Витта в его канцелярии был Николай Павлищев, муж младшей сестры поэта Ольги. Чета Павлищевых проживала в Варшаве на улице Медовой, и супруги были частыми гостями в доме Ивана Осиповича де Витта, где их встречала красивая хозяйка, которая была знакома Ольге Павлищевой-Пушкиной ещё по Петербургу.

В этот период Иван Осипович решает обвенчаться с Каролиной. Дело в том, что во время восстания муж Собаньской, состоявший в одном из тайных польских обществ, примкнул к повстанцам и в одном из боёв был убит. Таким образом, проблема с разводом решилась сама собой. Каролина стала наследницей всех поместий мужа, его торговли хлебом, и могла теперь распоряжаться собой по собственному усмотрению. А потому, когда де Витт сделал ей в письме предложение, она ответила ему согласием.

Едва Варшава была освобождена от мятежников, Каролина выехала из Одессы в Варшаву, чтобы быть рядом с де Виттом. Перед отъездом из Одессы она послала письмо генералу Бенкендорфу, в котором обрисовала причины, заставившие её выехать в Варшаву. Разумеется, в письме Каролина заверила генерала в своей преданности России и императору. Это было обязательным условием для получения разрешения на посещение Варшавы. К сожалению, почта была перехвачена мятежниками в Подолии, и содержание письма К. Собаньской стало известно в высших польских кругах. Это дало повод для обвинения Собаньской в измене.