Избранные произведения
вернуться

Григорьев Аполлон Александрович
Шрифт:

<1853, 1857>

«Прости меня, мой светлый серафим…»

Прости меня, мой светлый серафим, Я был на шаг ужасного признанья; Отдавшись снам обманчивым моим, Едва я смог смирить в себе желанье С рыданием упасть к ногам твоим. Я изнемог в борьбе с безумством страсти, Я позабыл, что беспощадно строг Закон судьбы неумолимой власти, Что мера мук и нравственных несчастий Еще не вся исполнилась… Я мог За звук один, за милый звук привета, За робкий звук слетевший с уст твоих В доверчивый самозабвенья миг, — Взять на душу тяжелый гнет ответа Перед судом небесным и земным В судьбе твоей, мой светлый серафим! Мне снился сон далеких лет волшебный, И речь младенчески приветная твоя В больную грудь, мне влагою целебной Лилась, как животворная струя…… Мне грезилось, что вновь я молод и свободен… Но если б я свободен даже был……. Бог и тогда б наш путь разъединил, И был бы прав суровый суд господень! Не мне удел с тобою был бы дан…… Я веком развращен, я внутренне развратен; На сердце у меня глубоких много ран И несмываемых на жизни много пятен…. Пускай могла б их смыть одна слеза твоя, — Ее не принял бы правдивый судия!

(1857)

«Доброй ночи!.. Пора!..»

Доброй ночи!.. Пора! Видишь: утра роса небывалая там Раскидала вдали озера…. И холмы поднялись островами по тем озерам. Доброй ночи!.. Пора! Посмотри: зажигается яркой каймой На востоке рассвета заря… Как же ты хороша освещенная утра зарей! Доброй ночи!.. Пора! Слышишь утренний звон с колоколен церквей; Тени ночи спешат до утра, До урочного часа вернуться в жилище теней… Доброй ночи!.. Засни. Ночи тайные гости боятся росы заревой, До луны не вернутся они… Тихо спи освещенная утра зарей.

(1843, 1857)

«Вечер душен, вечер воет…»

Вечер душен, вечер воет, Воет пес дворной; Сердце ноет, ноет, ноет, Словно зуб больной. Небосклон туманно-серый, Воздух так сгущен…. Весь дыханием холеры, Смертью дышит он. Все одна другой страшнее Грезы предо мной; Все слышнее и слышнее, — Похоронный вой. Или нервами больными Сон играет злой? Но запели: «Со святыми, — Слышу, — упокой!» Все сильнее ветер воет, В окна дождь стучит…. Сердце ломит, сердце ноет, Голова горит! Вот с постели поднимают, Вот кладут на стол… Руки бледные сжимают На груди крестом. Ноги лентою обвили, А под головой Две подушки положили С длинной бахромой. Темно, темно… Ветер воет… Воет где то пес… Сердце ноет, ноет, ноет… Хоть бы капля слез! Вот теперь одни мы снова Не услышат нас… От тебя дождусь ли слова По душе хоть раз? Нет! Навек сомкнула вежды, Навсегда нема… Навсегда и нет надежды Мне сойти с ума! Говори тебя молю я, Говори теперь… Тайну свято сохраню я До могилы верь. Я любил тебя такою, Страстию немой Что хоть раз ответа стою… Сжалься надо мной. Не сули мне счастья встречи В лучшей стороне… Здесь, хоть звук бывалой речи Дай услышать мне. Взгляд один, одно лишь слово… Холоднее льда! Боязлива и сурова Так же как всегда! Ночь темна и ветер воет, Глухо воет пес… Сердце ломит, сердце ноет!.. Хоть бы капля слез!..

(1857)

«Надежду! — тихим повторили эхом…»

«Надежду!» — тихим повторили эхом Брега, моря, дубравы… и не прежде Конрад очнулся. «Где я? — с диким смехом Воскликнул он. — Здесь слышно о надежде! Но что же песня?.. Помню без того я Твое, дитя, счастливое былое… Три дочери у матери вас было, Тебе судьба столь многое сулила… Но горе к вам, цветы долины, близко: В роскошный сад змея уж проникла, И все, чего коснулась грудью слизкой, Трава ль, цветы ль — краса и прелесть сада, — Все высохло, поблекло и поникло, И замерло, как от дыханья хлада… О, да! стремись к минувшему мечтою, Припоминай те дни, что над тобою Неслись доселе весело и ясно, Когда б… молчишь?.. Запой же песнь проклятья: Я жду ее, я жду слезы ужасной, Что и гранит прожечь, упавши может… На голову ее готов принять я: Пусть падает, пускай палит чело мне, Пусть падает! Пусть червь мне сердце гложет, И пусть я все минувшее припомню И все, что ждет в аду меня, узнаю!» — «Прости, прости! я виновата, милый! Пришел ты поздно, ждать мне грустно было: Невольно песнь какая-то былая… Но прочь ее!.. Тебя ли упрекну я? С тобой, о мой желанный, прожила я Одну минуту… но и той одною Не поменялась бы с людской толпою На долгий век томлений и покоя… Сам говорил ты, что судьба людская Обычная — судьба улиток водных: На мутном дне печально прозябая, В часы одних волнений непогодных, Однажды в год, быть может, даже реже, Наверх они, на вольный свет проглянут, Вздохнут в себя однажды воздух свежий, И вновь на дно своей могилы канут… Не для такой судьбы сотворена я: Еще в отчизне, девочкой, играя С толпой подруг, о чем-то я, бывало, Вздыхала тайно, смутно тосковала… Во мне тревожно сердце трепетало! Не раз, от них отставши, я далеко На холм один взбегала на высокой И, стоя там, просила со слезами, Чтоб божьи пташки по перу мне дали Из крыл своих — и, размахнув крылами, Порхнула б я к небесной синей дали… С горы бы я один цветок с собою, Цвет незабудки унесла, высоко За тучи, с их пернатою толпою Помчался — и в вышине далекой Исчезла!.. Ты, паря над облаками, Услышал сердца пылкое желанье И, обхватив орлиными крылами, Унес на небо слабое созданье! И пташек не завидую я доле… Куда лететь? исполнено не все ли, Чего просили сердца упованья? Я божье небо в сердце ощутила, Я человека на земле любила!»

(1857)

«Прощай, прощай! О, если б знала ты…»

Прощай, прощай! О, если б знала ты, Как тяжело, как страшно это слово… От муки разорваться грудь готова, А в голове бунтуют снова Одна другой безумнее мечты. Я гнал их прочь, обуздывая властью Моей любви глубокой и святой; В борьбу и в долг я верил, веря счастью, Из тьмы греха исторгнут чистой страстью, Я был царем над ней и над собой. Я, мучался, ревнуя и пылая, С тобою был спокоен, чист и тих, Я был с тобою свят, моя святая! Я не роптал — главу во прах склоняя, Я горько плакал о грехах своих. Прощай, прощай!.. вновь осужден узнать я На тяжкой жизни тяжкую печать Не смытого раскаяньем проклятья… Но, испытавший сердцем благодать, я Теперь иду безропотно страдать.

(1857)

«Ничем, ничем в душе моей…»

Ничем, ничем в душе моей Заветной веры ты не сгубишь… Ты можешь полюбить сильней, Но так легко ты не разлюбишь. Мне вера та — заветный склад, Я обхватил его руками… И, если руки изменят, Вопьюсь в безумии зубами. Та вера — Жизнь души моей, Я даром не расстанусь с ней. Тебя любил я так смиренно, Так глубоко и так полно, Как жизнью, новой озаренной Душе лишь раз дано. Я все, что в сердце проникало Как мира высшего отзыв, Мир ум восторгом озаряло, — Передавал тебе бывало, И ты на каждый мой порыв Созвучьем сердца отвечала. Как в книге, я привык читать В душе твоей и мог по воле Всем дорогим мне наполнять Страницы, белые дотоле. И с тайной радостью следил, Как цвет и плод приносит ныне То, что вчера я насадил В заветной, девственной святыне. Я о любви своей молчал, Ее таил, как преступленье… И в жизни строгое значенье Перед тобой разоблачал. А все же чувствовал сами Невольно оба мы не раз, Что душ таинственная связь Образовалась между нами. Тогда… хотелось мне упасть К твоим ногам в порыве страсти… Но сила непонятной власти Смиряла бешенную страсть. Нет! Не упал бы я к ногам, Не целовал бы след твой милый, Храня тебя, хранимый сам Любви таинственною силой… Один бы взгляд, один бы звук, Одно лишь искреннее слово — И бодро я пошел бы снова В путь одиночества и мук. Но мы расстались без прощанья, С тоской суровой и немой, И в час случайного свиданья Сошлись с холодностью сухой; Опущен взгляд и чинны речи, Рука как мрамор холодна… А я, безумный, ждал той встречи, Я думал, мне простит она Мою тоску, мои мученья, Невольный ропот мне простит Греховный стон ожесточенья!

(1857)

«Мой ангел света! Пусть пред тобой…»

Мой ангел света! Пусть пред тобой Стихает все, что в сердце накипит; Немеет все, что без тебя порою Душе тревожной речью говорит. Ты знаешь все… Когда благоразумной, Холодной речью я хочу облечь, Оледенить души порыв безумный — Лишь для других не жжется эта речь! Ты знаешь все… Ты опускаешь очи, И долго их не в силах ты поднять, И долго ты темней осенней ночи, Хоть никому тебя не разгадать. Один лишь я в душе твоей читаю, Непрошенный, досадный чтец порой… Ты знаешь все… Но я, я также знаю Все, что живет в душе твоей больной. И я и ты давно друг друга знаем, А между тем наедине молчим, И я и ты — мы поровну страдаем И скрыть равно страдание хотим. Не видясь, друг о друге мы не спросим Ни у кого, хоть спросим обо всем; При встрече взгляда лишнего не бросим, Руки друг другу крепче не пожмем. В толпе ли шумной встретимся с тобою, Под маскою ль подашь ты руку мне — Нам тяжело идти рука с рукою, Как тяжело нам быть наедине. И чинны ледяные наши речи, Хоть, кажется, молчать нет больше сил, Хоть так и ждешь, что в миг подобной встречи Всё выскажешь, что на сердце таил. А между тем, и ты и я — мы знаем, Что мучиться одни осуждены, И чувствуем, что поровну страдаем, На жизненном пути разделены. Молились мы молитвою единой, И общих слез мы знали благодать: Тому, кто раз встречался с половиной Своей души, — иной не отыскать.

(1857)

«О, говори хоть ты со мной…»

О, говори хоть ты со мной, Подруга семиструнная! Душа полна такой тоской, А ночь такая лунная! Вон там звезда одна горит Так ярко и мучительно, Лучами сердце шевелит, Дразня его язвительно. Чего от сердца нужно ей? Ведь знает без того она, Что к ней тоскою долгих дней Вся жизнь моя прикована… И сердце ведает мое, Отравою облитое, Что я впивал в себя ее Дыханье ядовитое… Я от зари и до зари Тоскую, мучаюсь, сетую… Допой же мне — договори Ты песню недопетую. Договори сестры твоей Все недомолвки странные… Смотри: звезда горит ярчей… О, пой, моя желанная! И до зари готов с тобой Вести беседу эту я… Договори же мне, допой Ты песню недопетую.