— Имейте в виду, — кричала женщина, — у меня двое мужчин в доме, и, если вы не примете мер, они с ним сделают то же, что он со мной. Они ему покажут, как меня с лестницы швырять!

Речь, по-видимому, шла о какой-то квартирной склоке, и капитан на мгновение пожалел, что не находится на месте незнакомого ему Сенькина, который, очевидно, совершенно заслуженно спустил эту шумную особу с лестницы.

— Ну, хватит! — резко оборвал он ее. — Я по другому делу.

Прерванная на полуслове, женщина изумленно уставилась на него.

— Меня интересует ваш сосед Цырин, — продолжал капитан.

— Его нет дома, — моментально отреагировала Котова. — Ни его, ни жены.

— А были?

— Ай-ай-ай! Наш Миша — и вдруг милиция, — вела Котова в другую сторону. — Тут какое-то недоразумение.

— Так был он сегодня дома? — повторил капитан, использовав последние остатки сдержанности.

— Он ночью куда-то ездил. Он ведь шофер. А утром вернулся.

— Когда?

— Часов в семь. Может, чуть раньше.

— Вы видели его?

— Конечно, видела. Мы с Ниной, женой его, на рынок собрались. А тут он входит. Потом они пошли к себе и спорить стали.

— О чем?

— Никогда не, подслушиваю чужих разговоров! — заявила Котова. — Тем более, что они говорили шепотом.

«Так уж ты и не слышала», — подумал Зенич.

— Ну, кое-что я, правда, слышала. Миша вес упрашивал ее, чтоб не шумела.

— Потом? — подбодрил ее капитан.

— Нина выскочила, хлопнула дверью. Следом Миша выходит.

— Он за ней бросился? Остановить хотел? Удержать?

— Бросится он — дождетесь! Поставил чемодан на пол и запер дверь.

— Какой чемодан?

— Маленький такой чемоданчик. Он с ним пришел.

— А разве он пришел с чемоданом?

— Фу ты, господи, ну конечно!

— Это был чемодан Цыриных?

— Нет, не их. Я его раньше не видела.

Это было уже кое-что. Правда, чемодана не заметила диспетчер. Впрочем, в толчее на перроне, на которую они валили всё, могла и проглядеть.

— Припомните, как выглядел чемодан.

— Не помню.

— Вы сказали, что это был маленький чемодан.

— Я сказала?.. Маленький.

— Цвет?

— Не заметила. Кажется, коричневый.

— Кожаный?

— Не помню. Ну, такой, какие теперь делают.

— Значит, Цырин запер дверь и ушел. Не знаете куда?

— Не знаю, — сказала Котова. — Не знаю, и все. Слушайте, — начала она доверительно, — хоть они мне и соседи, но, должна вам сказать…

Неожиданно она замолчала.

Капитан оглянулся — за его спиной стояла неслышно вошедшая молодая женщина.

— К тебе товарищ из милиции, насчет Миши, — представила их друг другу Котова. — Интересуется чемоданчиком! — и отошла к плите, всем своим видом демонстрируя, насколько ей безразлично то, что произойдет дальше.

— Ко мне? — испуганно переспросила Цырина. — Пожалуйста…

Тонкая, очень бледная, она открывала дверь своей комнаты, стараясь не смотреть на Зенича, и было видно, с каким трудом это ей удается.

Комната, куда она пригласила капитана, двумя окнами выходили во двор. Дверь, прикрытая простенькими портьерами, вела в другую комнату, поменьше, где спала девочка. Обстановка в первой комнате была обычная, разве что игрушек много: на окнах, на столе и диване стояли, лежали, свисали с потолка симпатичные куклы и разные зверьки. Это придавало комнате добрый вид.

Цырина сидела в кресле напротив Зенича и напряженно ждала.

— Где ваш муж? — осторожно спросил капитан. — Я должен задать ему несколько вопросов.

Женщина словно окаменела.

— Он сейчас единственный может помочь нам разобраться. Произошла тяжелая авария. Столкнулись легковая машина и его автобус. А он… Словом, он пытается скрыться.

— Я об этом ничего не знаю, — вырвалось у Цыриной.

Нет, она не заплакала, как ожидал капитан. Сидела, нервно кусая губы, уставившись в одну точку поверх его головы.

Зашипели висевшие на стене ходики. Выскочила деревянная птичка и кукукнула восемь раз. Женщина вздрогнула.

Зенич встал и осторожно прикрыл дверь в другую комнату. То, что здесь происходит сейчас, не должно мешать сну ребенка. Цырина поблагодарила кивком.

— Где ваш муж? — мягко повторил капитан.

— На рыбалке.

— Как на рыбалке? — поразился Зенич.

— Он сказал мне, что едет туда.

Рыбалка… Конечно, жене Цырин мог сказать что угодно, но, когда человек в течение нескольких часов совершает одну за другой нелепости, невольно начинаешь предполагать какую-то закономерность в его действиях.