— Ещё раз такое повторится — пустить её по кругу, а потом в куль, да в воду. И с прочими не церемониться. Надо будет — ещё нахватаем.

Отвернулся равнодушно, зашагал обратно к скатерти…

…К вечеру уже границы лагеря очертили. Наметился ров, чуть приподнялось основание вала. Выросли стройные ряды шатров, коновязей и турьих стойл. Пленников остановили за час до заката, накормили, потом согнали в огороженные места, выставили охранников. К тому времени вернулись обозы из города, привезли захваченное: зерно давешнее, дерево сухое, ткани, металл, и прочее, на что глаз положен был. Ну а после лагерь почивать лёг. Ночь ведь на дворе… Алексу не спалось. Поднялся, пошёл к границе лагеря. Темнело тут быстро, но ещё можно было различить сваленные в груды тела, которых начали собирать с поля смерти, чтобы предать захоронению. Они пришли на честную битву, потому и уважение им славы окажут, похоронят, а не бросят на съедение всякой живности… Но наворотили здесь изрядно… Посчитали — почти двадцать тысяч трупов осталось на поле битвы. Спаслось — ну, может тысяча, может, и того меньше. Кто в обозах был, да коней имел быстрых. Не ожидали желтокожие встретиться огненным боем. Впрочем, и без него бы сломили славы вражью силу. Не ровня они нам… Уже — нам? Да. Удовлетворённо улыбнулся в усы фон Гейер, двинулся обратно. А это что? Услыхал тихий плач. Остановился, пошёл на звук. Часовой его окликнул, пришлось назваться. Пояснил воин, что тут пленники сидят под охраной. А плачет одна из них. Её князь плетью отоварил нынче, да распорядился под особый присмотр взять. Ну ребята и постарались… От одежды одни лохмотья, сандалики щегольские развалились, руки в кровь стёрла. Да ещё еды ей не досталось — прочие невольники всё расхватали. Вот и сидит на краю места положенного, рыдает. Поморщился недовольно рыцарь — знает он, какого такое переносить. Сам пленником у сарацин был. Запомнил место, где девица была, вернулся на своё место. Сходил к тыловым, выпросил краюху хлеба, да молока фляжку, ткани чистой, и мёда немного. Снова в лагерь пленников вернулся. Та, давешняя, всё ещё рыдает. Только уже беззвучно. Подошёл к ней вплотную — она шарахнулась, но успел её за ногу ухватить, да к себе подтащить. Затихла, съёжилась, руками прикрылась. Темно, лица не рассмотреть, ну ему и не надо. Сунул ей хлеб в руку, показал, что жуёт. Протянул флягу, мол, пей. Потом тряпицы достал из-за пояса. Эх, воды нет, ну да ладно. Сойдёт. Пока та ела жадно, сразу видно — досталось ей сегодня, так что желудок урчит, осторожно забинтовал ступни. Всё легче ходить будет. Сейчас некогда — завтра вечером, если не ускачут куда, принесёт ей одёжу другую. В этой то и ходить тяжело, не то что работать. Оставил ещё пару тряпок ей, забрал фляжку пустую, ушёл. Сразу в сон потянуло. С чего бы? Что доброе дело сделал? Но уснул мгновенно, едва голова седла коснулась, что вместо подушки…

…- Алекс! Алекс!

Рыцаря трясли за плечо. Он раскрыл ещё ничего не понимающие глаза, но тут же сообразил, кто его будит, мгновенно вскочил — сам князь! Тот приложил палец к губам, кивнул на выход, мол, выползай, потолкуем. Быстро натянул сапоги, подхватил оружие, вылетел, как ошпаренный. Дар сидит на обрубке бревна, которым нынче разжились у крепкоруких, показывает на место рядом. Мол, сюда. Робея, сел о бок, и тут же кулак к носу поднесли:

— Понял, почему?

— За девку вчерашнюю?

— Угу. Ещё раз такое выкинешь — накажу. Дружба — дружбой. А служба — службой, мил человек. Я её наказал, понял? Я. Князь. Воевода. А ты — обычный десятник, вздумал приказ воинский нарушать?

— Так жалко её, княже. Голодная, сидит. Ревёт…

— Что значит, голодная? Всех пленных кормили вчера!

— Так ей не досталось. А вообще, думаю, княже, надо жёнок от мужиков отделить. Уж больно те…

Нахмурился Дар, потрогал чисто выскобленный подбородок. Покосился на десятника, потом буркнул:

— Ты меня понял, короче. Сам распоряжусь. А сейчас — приводи себя в порядок, да поднимай прочих. Поедем смотреть город захваченный.

— Как повелишь, княже!..

…Ваша светлость! Ваша светлость!

Сёгун недовольно оторвался от свитка, на котором были записи о мобилизации, поднял голову. Слуга за ширмой произнёс:

— Ваша светлость, прибыли сведения от губернатора Эдо.

— Пусть их принесут сюда!

— Они на словах, ваша светлость. Гонец…

Недовольно буркнув нечто неразборчивое, сёгун поднялся с циновки, отложив список — ничего страшного. Сбор армии продвигается довольно успешно, большая часть феодалов уже явилась на зов микадо… Вышел на террасу, опоясывающую покои, и вздрогнул — поддерживаемый с двух сторон охраной, перед ним застыл самурай. Нет, даже не самурай — всего лишь простой босоногий, весь залитый кровью. При виде сёгуна тот повалился на колени, потом, еле слышно заговорил:

— Я, Рёске Канагава, ассигару на службе губернатора, докладываю по поручению князя Ошимацу, что его сиятельство князь собрал двадцать две тысячи воинов и двинулся к морю, чтобы предотвратить высадку варваров. Те применили неизвестное оружие, гремящее, словно небесный гнев, и уничтожили всех…

— Как — всех?!

— Всех, ваша светлость. В том числе и губернатора, князя Ошимацу, и его свиту, и всех воинов.

— Тогда почему ты жив, если все погибли?!

— Это ненадолго, ваше сиятельство. Мне тоже осталось немного. Только закончить доклад. Приношу извинения за свой никчёмный вид и доставленное вам беспокойство…

— Говори!

— Прошу покорно простить… Варвары высадили на берег примерно пятьдесят тысяч воинов, среди них около двух тысяч конных и наездников на гигантских волосатых быках. После истребления армии его светлости князя Ошимацу, они захватили Эдо, который разграбили подчистую, а жителей трудоспособного возраста угнали с собой, обратив в рабство. Они не делали никакого различия между простолюдином и знатным, между самураем и эта[77]. Все строят им лагерь. В городе варвары не останавливались. Только вычистили его снизу доверху. Бросили на произвол судьбы стариков и детей. Но никого не трогали. Не убивали. Не пытали. Перекрыв дорогу, ведущую в горы, послали патрули и разъезды в окрестности долины. На этом позвольте закончить мой доклад и последовать вслед за моим господином.

— Подожди.

Сёгун был потрясён.

— Кто они, ты знаешь?

— Нет, ваша светлость. Они огромны ростом. Самый низкий из них выше любого из нас на две головы. Их сила неимоверна. Я видел их щиты — нашим людям такой можно всего лишь поднять втроём, а они пользуются ими в одиночку. У них прямые мечи, как у корёсцев, а доспехи полностью из железа и закрывают их от макушки до пяток. Даже сапоги у них стальные. Я видел некоторых из них — они не похожи ни на кого, мне знакомого. Круглые глаза, безобразно торчащий нос, как у каппу[78], густые усы. Волосы у некоторых белые, словно у демонов, а у некоторых такие, как у нас. Они огромны.

— Ты это уже говорил!

— Их кони огромны! Их быки — на них могут ездить великаны! И на следующий день после битвы их корабли ушли обратно в океан… Ваша светлость, простите ничтожного, но мне пора…

Сёгун не успел возразить, как тот вдруг рванулся, срывая повязку на животе, и…

— Пусть он и ассигару, но достоин уважения. Умер после того, как выполнил поручение. Похороните его с честью.

Командующий войсками Страны Восходящего Солнца с сожалением взглянул на распростёртое тело. Удивительно, как он ещё смог закончить свой рассказ… Воистину, честь самурая по весу сравнима с горой Фудзи, а смерть легка, словно пушинка… Когда тело унесли, а песок двора быстро заменили, сёгун подозвал своего советника. Тот склонил спину, но чиновник в нетерпении махнул рукой: