Снег покрывает измученный ветрами город белой глазурью, и темп жизни ощутимо замедляется. В пять часов я добираюсь до своего кабинета и открываю дверь. Включаю свет и сразу замечаю на столе вазу с великолепными орхидеями. На глаза наворачиваются слезы. Какой же Эндрю все-таки милый.

С нетерпением достаю карточку из конверта.

И чего я ожидала? Эндрю никогда не баловал меня роскошными букетами. Кладу карточку обратно в конверт и принимаю решение пригласить Кэтрин и Джоада на ужин в День благодарения.

На телефонном аппарате мигает красная лампочка, и я нажимаю кнопку, чтобы прослушать автоответчик.

«Добрый день, Брет. Это Гарретт Тейлор. Волнуюсь, как прошло ваше первое занятие с Питером. Встреча с пациентом отменилась, поэтому я свободен и жду вашего звонка».

Набираю номер и после первого гудка слышу его голос.

— Здравствуйте, доктор Тейлор. Это Брет Боулингер.

Он тяжело выдыхает, и мне кажется, скорее с большим облегчением, а не недовольством.

— Привет, Брет. Называйте меня просто Гарретт.

Мне нравится его отношение ко мне как к коллеге.

— Как прошел первый урок?

— Ну, поскольку мои волосы целы, полагаю, удачно.

— Хорошая новость, — тихо смеется. — Значит, он не такой ужасный ребенок?

— О, да он полный придурок. — Спохватившись, замолкаю и чувствую, что краснею. — Простите. Я веду себя непрофессионально. Я не хотела…

Доктор Тейлор громко хохочет в трубке:

— Все нормально. Он может вести себя как полный придурок, согласен, но, возможно, я повторяю, возможно, мы могли бы помочь ему развить в себе некоторые положительные качества.

Я рассказала ему о нежелании Питера выходить из комнаты.

— Но ведь он вышел, когда услышал, что вы собираетесь уходить. Это положительный момент. Он хотел с вами познакомиться.

Тяжесть на душе, угнетавшая меня после общения с Питером, понемногу отступает. Мы обсуждаем мальчика еще минут десять, затем тема разговора меняется.

— Вы работали в школе до того, как стали домашним учителем?

— Нет. С классом я не могу справиться.

— Вы лукавите.

— Поверьте. — Откидываюсь на спинку, чтобы закинуть ноги на стол. Неожиданно для самой себя начинаю рассказывать о своем дебюте в Дуглас-Кииз, чуть приукрашивая для красочности повествования. Слышу его смех, и восторг переполняет меня, заставляя свободно парить над землей с легкостью воздушного шара. Этот час в его кабинете стоил бы мне пару сотен баксов.

— Простите. — Внезапно мне становится стыдно. — Я вас задерживаю.

— Вовсе нет. Прием на сегодня закончен, кроме того, общение с вами доставляет мне огромное удовольствие. Итак, несмотря на некоторые трудности, ваш первый опыт работы домашнего учителя захватил вас с головой.

— Откровенно говоря, меня подтолкнула к этому мама. Она умерла в сентябре и завещала мне снова попробовать преподавать.

— И вам подходит эта работа.

— Надеюсь, — улыбаюсь я.

— Я очень уважаю людей вашей профессии, две мои сестры в прошлом школьные учительницы, сейчас они уже на пенсии. Моя мама тоже какое-то время преподавала. Вы не поверите, но она работала еще в школе, где был всего один класс.

— Вот как? Когда это было?

— В сороковых. Но скоро она забеременела и уволилась. Вот так давно это было.

Мне очень стыдно, но я быстро начинаю считать. Если старшая сестра родилась в сороковых… да ему уже под шестьдесят.

— Не так уж и давно.

— Мне кажется, она никогда не жалела о сделанном выборе. В то время большинство женщин оставались домохозяйками.

— А вы почему выбрали эту профессию?

— Моя история совсем не похожа на вашу. Мой отец был врачом — кардиохирургом. Я, как единственный сын, должен был продолжить его дело. Где-то после университета и перед интернатурой я понял, что у меня складываются довольно доверительные отношения с пациентами, это повторялось снова и снова. Мой учитель любил говорить: «Тейлор, тебе надо брать деньги за разговоры с пациентами». Сказано — сделано.

— Да уж, — смеюсь я. — Вот бы все врачи были такими.

— Дело не в том, что врачи бесчувственные люди. Просто работа стала для них конвейером. На каждого пациента отпущено двадцать минут, и за это время надо поставить ему диагноз, выписать назначения на анализы и лечение. А затем следующий и следующий. Я не могу так работать.

— Получается, вы избрали верную профессию.

Когда я вешаю трубку, на часах уже половина седьмого. Я чувствую себя отдохнувшей и расслабленной, словно кошка, пригревшаяся на солнышке. Да, занятия с Питером станут для меня настоящим испытанием, но у меня ведь есть друг и советчик — доктор Гарретт.