Очевидно, добрые отношения с сестрами сохранились у Павла Михайловича до старости. О материальном положении сестер он заботился даже тогда, когда они уже вышли замуж. В письме дочери Александре он говорит об увеличении их капитала в течение жизни за счет получаемых процентов: «... сестры Соня и Надя, когда вышли замуж, имели первая 46 тыс., вторая 52 тысячи, мужья их тогда не имели ни одной копейки; когда Соня разошлась с мужем, она имела уже 146 тысяч, Надя теперь имеет 140 тысяч — потому что проценты от их капитала не проживались »321. Кроме того, Павел Михайлович регулярно с ними общался. Его старшая дочь вспоминает о Софье Михайловне, «... все, всех и всегда критиковавшей»322, вникавшей в вопросы воспитания детей в семье брата... и, очевидно, детьми не любимой. С совершенно иными чувствами Вера Павловна отзывается о Надежде Михайловне, младшей из сестер П.М. Третьякова: «... Одно из самых ярких воспоминаний нашего детства было венчание тети Нади. 28 апреля 1871 года, когда деревья начали уже зеленеть, тополя благоухали в нашем саду со своими распустившимися почками, тюльпаны и гиацинты огромными клумбами цвели в саду, нас днем разодели обеих с Сашей в одинаковые беленькие платьица, надели на нас пелеринки, белые с ярко-синими рюшками, соломенные шляпки с бархаткой и повели в нашу Толмачевскую церковь смотреть свадьбу тети Нади. Ей было тогда лет около двадцати. После венчания мы все вернулись домой, вслед за женихом и невестой... Помню, говорили, что молодые уехали жить в бревенчатый домик на фабрике («набивной») Циндаля, где жених тети Нади, Яков Федорович Гартунг... служил химиком.Яков Федорович, представительной наружности, добрый, страшно милый, хотя не лишенный некоторой банальности вкусов, стал на всю жизнь нашим общим любимцем “дядей Яшей”; с ним мы, молодежь, сохранили навсегда чисто приятельские отношения: не было ничего, что бы мы не могли его попросить. А про тетю Надю и говорить нечего, какой она нам всегда была дорогой человек. Это был впоследствии один из самых приятных родственных домов, где мы зачастую бывали»323. Елизавета Михайловна еще в юные годы «была... слабого здоровья»324 и скончалась в 1870 году, в возрасте 35 лет.

Павел Михайлович, как мог, сплачивал членов семьи. Ничуть не менее, чем с Софьей, он дружил с братом Сергеем. По-видимому, на протяжении первых лет после смерти отца Сергей был ближайшим и едва ли не единственным другом Павла Михайловича. Постоянное общение воспринималось обоими братьями как потребность. К примеру, в мае 1864 года, когда Сергей Михайлович по делам был за границей, Павел Михайлович обращается к нему: «... давно не писал тебе, милый Сережа, кажется дней уже 6, но еще более прошло, когда твое последнее [письмо] получено было»325. Об уровне доверия П.М. Третьякова к младшему брату свидетельствует еще один факт: Сергей Михайлович был крестным отцом всех его шестерых детей. В.П. Зилоти утверждает, что дружеские отношения между братьями сохранились до кончины Сергея Михайловича: «... Павел Михайлович на всю жизнь сохранил к брату нежность и заботливость»326.

Действительно — редчайшее дело, — отношения между братьями были полны тепла и взаимной заботы друг о друге. Им прекрасно удавалось ведение совместного предприятия (правда, здесь им немало помогал В.Д. Коншин). Каждый из них готов был помочь другому в разрешении сложных вопросов. Так, в 1892 году, после смерти Сергея Михайловича, Павел Михайлович напишет жене из-за границы: «... никогда я еще не путешествовал при подобных обстоятельствах. Прежде главное, что было: я, уезжая, отрешался от всего Московского, ни о чем не думая, я знал, что бы ни случилось в моем отсутствии в делах, то брат сделает так, как бы я сам сделал, ведь я путешествовал в такое время года, когда он всегда бывал в России»327. Не потому ли столь крепка была дружба двух братьев, что они прекрасно дополняли друг друга? В деловой сфере они обладали схожими навыками. Во всем прочем они представляли собой как бы одну личность, разделенную на две, чуть ли не противоположные друг другу и тем взаимно полезные. Там, где Павел все делал неторопливо, основательно, тщательно продумывая каждый следующий шаг, Сергей мог действовать с легкостью и энергией, свойственной струе шампанского, вырывающейся из бутыли. Там, где Сергею не хватало глубины суждений или чувства ответственности, Павел всегда имел веское, четко аргументированное мнение — и силу воли, позволявшую претворять это мнение в жизнь. Если Сергей являлся продолжателем дела, то Павел был тем, кто это дело начинает — и кто его завершает. Так было во многом, в том числе и при составлении галереи.

Будучи прекрасными компаньонами, они выбрали для себя совершенно разные ценности и по-разному проводили свободное время. Старшему брату, в отличие от Сергея Михайловича, никогда не требовалось светское общество с его развлечениями — балами, азартными играми, пустейшими разговорами.

Всерьез увлекающийся, вдумчивый Павел Михайлович через некоторое время должен был отыскать иных друзей — более близких его натуре. Таких, которые сумели бы разделить его основные увлечения, которым не стоило бы труда постоянно поддерживать пламя его внутреннего огня — то ровное, то вдруг устремляющееся к небесам в творческом порыве... Это вскоре и произойдет.

Симпатии Павла Михайловича можно легко проследить, посмотрев на людей, которыми он себя окружал. И В.Д. Коншин, и Е.С. Мазурина, первая жена Сергея Михайловича, войдя в семейство Третьяковых, стали полноправными родственниками. В переписке В.Д. Коншин и П.М. Третьяков именуют друг друга не иначе как «любезными братьями », да и к Елизавете Сергеевне они относились, как к родной сестре. Еще одним «... непременным и любимым членом семьи Третьяковых была Марья Ивановна Третьякова»328 — двоюродная сестра Павла Михайловича, дочь Ивана Захаровича Третьякова. Вот как объясняет ее появление в доме В.П. Зилоти: «... Как переехали Третьяковы в “Толмачи”, стали они ездить на дачу в Сокольники, так как Сонечка была слабого здоровья. Чтобы было ей веселее, приглашали на лето с собой Машеньку Третьякову, тоже здоровья слабого. Прошло лето, другое — и так полюбили Машеньку, что больше ее домой не отпустили. И осталась она навсегда жить в “Толмачах”, в своей комнатке... Когда бабушка Александра Даниловна переехала... к Илье Обыденному, в “Толмачах” осталась хозяйничать Машенька; хозяйство со всеми приказчиками, домашней прислугой, кучерами, возчиками, дворниками держала она в руках и несла на своих плечах мирно, кротко, никогда не раздражалась и была любима всеми. Она до конца дней своих осталась ангелом-хранителем “Толмачей” наших»329.

Через четыре года после женитьбы Сергея Михайловича, в 1860 году, молодого купца постигло горе — оставив ему единственного наследника, скончалась молодая, горячо любимая супруга. Павел Михайлович сообщает об этом Г.Г. Горавскому, брату художника А.Г. Горавского: «... у нас в семействе траур: умерла сестрица Елизавета Сергеевна, то есть жена брата Сережи; случилось это 29 августа, больна она была две недели »330. «... Вторично Сергей Михайлович женился 10 ноября 1868 года... на Елене Андреевне Матвеевой — девушке образованной, оригинальной красоты. Она имела изумительные покатые плечи, бледное, чуть-чуть одутловатое лицо, тяжелый жгут волос на затылке и крошечные руки, которыми очень гордилась... Детей у Елены Андреевны не было»331. Со второй женой Сергея Михайловича доверительных отношений в семействе Третьяковых не возникло. Не оттого ли, что Павлу Михайловичу она была несимпатична? В.П. Зилоти пишет, что, несмотря на любовь к брату Сергею, Павел Михайлович «... не всегда соглашался с его образом действия в его общественной деятельности в качестве городского головы города Москвы; не любил снобистических и генеральских замашек его жены Елены Андреевны и приписывал ей дурное влияние на мужа; печалился этим и страшно его жалел»332.

Итак, Павлу Михайловичу удалось «пристроить» двух сестер и брата. Несмотря на замкнутость П.М. Третьякова, на его кажущееся обособление в собственном кабинете, удаление от семейных перипетий, дела рода он вел умно и расчетливо. Расчет этот был высшего порядка: Третьяков неизменно старался поддерживать хорошие отношения между членами своего семейства, как мог, смягчал возникавшие между ними конфликты.

Заметных успехов Павел Михайлович сумел достичь и на поприще коммерции333. 1 января 1860 года состоялось открытие торгового дома под маркой «Товарищество П. и С. братьев Третьяковых и В. Коншина». У Товарищества уже на момент его основания были солидные деловые связи и репутация: оно являлось продолжением дела, которое вел сперва Михаил Захарович, а потом и Александра Даниловна. Павел Михайлович исполнил долг перед семьей. Теперь он мог подумать об устроении собственного семейного счастья, в чем вскоре и преуспел. Но прежде чем об этом пойдет речь, необходимо вернуться к моменту переезда семьи в Толмачевский дом и посмотреть на образ жизни будущего мецената, который он вел в 1850-х — первой половине 1860-х годов, на его круг ближних друзей, на его увлечения.

В новый дом в Лаврушинском переулке Третьяковы перебрались не ранее 29 августа 1851 года и не позднее 28 августа 1852-го334. В XIX столетии человек, переселившийся из одного района Москвы в другой, иной раз даже с одной улицы на другую, автоматически покидал состав своей приходской общины и становился членом другого прихода. Переехав в приобретенный у Шестовых дом, Третьяковы оказались в составе прихода Никольского храма в Толмачах, к которому этот дом был приписан. Но нередко среди прихожан создавались столь тесные связи, что и после переезда на новое место жительства человек продолжал посещать старую церковь, поддерживать прежние хозяйственные и дружеские отношения. Вот и семейство Третьяковых посещало «родной» Николо-Голутвинский приход до скончания дней, поддерживая контакты с местным клиром. Священник Голутвинского прихода П.С. Шумов со ссылкой на предшественника А.А. Виноградова пишет: «... когда я поступил к Николо-Голутвинской церкви в дьякона в 1857 г., то в это время уже... два брата П. и С. Михайловичи вместе с матерью жили в теперешнем доме у Николы в Толмачах. Но я все это семейство видал, так как они долгое время езжали каждый год исповедоваться в нашу церковь к упомянутому священнику»335.