Прямое определение луны – ущербный лик – тоже строится по принципу экспрессивного ореола, вторичного значения. Это не только неполный диск, светило на ущербе, но и взгляд наблюдателя, состояние его души.

Сразу после этой строфы происходит переход от изображения к выражению, от растворенного в пейзаже чувства к прямому рассказу о нем. Этот неспешный, как журчание ручья, поток чувств и мыслей занимает двенадцать строф, всю вторую половину элегии, Жуковский перебирает важнейшие элегические темы.

Печаль об ушедшей юности: «О дней моих весна, как быстро скрылась ты, / С твоим блаженством и страданьем!» (Вместо прямого называния здесь снова используются перифраз и антитеза.)

Воспоминания о былой дружбе, ее радостях и несбывшихся обещаниях: «Где вы, мои друзья, вы, спутники мои? – О братья! о друзья! где наш священный круг?… – И где же вы, друзья?… – А мы… ужель дерзнем друг другу чужды быть?» (Эта тема развертывается как цепь риторических вопросов, восклицаний, пропусков логических звеньев.)

Суммарному описанию элегических тем посвящены два стиха восемнадцатой строфы. Поэт вспоминает «о радостях души, о счастье юных дней, / И дружбе, и любви, и Музам посвященных».

В девятнадцатой и двадцатой строфах чувство окончательно обращается на себя. Здесь формулируется программа поэта, мысль о его назначении, его уделе. Жуковский еще раз, как музыкант, пробегает по главным элегическим темам-клавишам: Рок, природа, Бог (Творец), дружба, любовь, счастье, искусство (песни), краткость жизни.

В этом масштабном лирическом размышлении Жуковский не забывает об основной, заявленной в заглавии теме и о реальном течении времени. Пока поэт вспоминал, восклицал, сожалел и клялся, наступило утро. Элегия «Вечер» начинается картиной заката, а оканчивается картиной восхода! «И солнце, восходя, по рощам голубым / Спокойно блеск свой разливает» – «И, лиру соглася с свирелью пастухов, / Поет светила возрожденье!»

Но на этой бравурной ноте, на риторическом восклицании элегия, тем более элегия меланхолика Жуковского, окончиться не может. Последняя строфа – по резкому контрасту – возвращает тему смерти. Заглядывая в будущее, поэт видит там «младую жизнь», влюбленных, пришедших – тоже вечером – к его могиле.

Державин и Ломоносов, как мы помним, писали монументальные оды. «Вечер» – монументальная элегия Жуковского, элегия-поэма, синтезирующая многие элегические темы, мотивы, стилистические приемы.

«Море» (1822) – еще одна грань художественного мира Жуковского, элегия другого типа, другой структуры. Жизнь души здесь не выражается прямо (как в «отрывке» «Невыразимое») и не вписывается в пейзаж (как в «Вечере»), а представлено в символической форме.

Написанное введенным Жуковским в русскую поэзию амфибрахием (в данном случае нерифмованным четырехстопным) стихотворение четко делится на три части.

Первое восьмистишие – описание моря.

Этот фрагмент парадоксален. В сущности, в «Море» нет описания моря. Присмотримся к эпитетам, которыми относятся к «герою» элегии. Лишь один из них, в первом стихе (лазурное), мы можем понять как конкретную, предметную характеристику. Все остальные создают образ некого живого (ты живо), но безмолвного существа, имеющего необъятное лоно и напряженную грудь, наполненного тревожной думой, дышащего смятенной любовью и скрывающего глубокую тайну.

Г. А. Гуковский отметил у Жуковского «преобладание качественных слов за счет предметных» и «не внешне рисующих и определяющих, а именно оценивающих, окрашивающих в тон «лирических» эпитетов» («Пушкин и русские романтики»).

Такими качественными, оценивающими, лирическими эпитетами и характеризуется море. Ими насыщена не только первая часть, но и вся элегия: враждебная мгла, испуганны волны, покойная бездна, сладостный блеск возвращенных небес. В этом контексте даже вроде бы предметные определения (лазурное море, далекое светлое небо) приобретают, как мы это уже наблюдали в элегии «Вечер», оценочный характер. Лазурный – это идеальный, гармонический, спокойный. Далекое и светлое – это, видимо, тоже образ гармонии и недостижимости.