— Но ведь имена… — начал было Розмич.

— Переиначили, — волхв пожал плечами и отстранился, уставившись на небо.

В небесной синеве как раз проплывал утиный клин. Толстые, откормленные птицы летели низко. Даже не приглядываясь, видно — отожрались за лето так, что еле крыльями шевелят.

— А князь? — не унимался дружинник.

— Что князь?

— Князь! Он ведь Рюриков сын! Пожаловаться, объяснить! Челом бить…

— Объяснишь ему, как же… Жёнку его видел? Вепсянская душа. Она ему в уши так заливает, как ни одна словенка не сможет. У словенки просто совести не хватит так мужиком крутить.

— Но Полат…

— Полат… Слабенький он, Полат твой. И верит кому ни попадя. До него хоть как-то жили. Мирно жили, надо сказать, это ж самое пограничье Славии — если обиды и были, терпели. А Сивар-варяг явился — мы уж духом воспряли, порядок наведёт, да погиб сей князь, недолго правил… Вот тогда-то белозёрская весь вконец обнаглела. При Полате окажешься — приглядись: сколько бояр вепсянских, сколько словенских. То-то же!

— Мда… Невесело живёте, — заключил Розмич. От расстройства пнул безмятежно сопящего Ловчана в бок.

Соратник подскочил, словно ужаленный, завертел головой.

— А? Чего? Уснул?

— Ага. И проспал.

— Чего проспал? Кого проспал?

— Тут вепсянки приходили, — обронил Розмич небрежно. И когда глаза Ловчана стали поболе блюдец, добавил: — Все, как одна, голые. Глянули на твою сонную морду, плюнули и ушли.

— Да ну тебя! — взвился Ловчан.

— Возвращаться пора! — сказал Розмич в тон. — Не то, чего доброго, без нас в Новгород уйдут.

Волхв вдруг насупился, запыхтел потревоженным ежом. Взгляд его поплыл, придавая лицу пугающие черты. Да и голос прозвучал недобро:

— Не надо. Обождите в Белозеро возвращаться.

— Это почему? — нахмурился Ловчан. — Снова гостей из веси учуял?

Служитель капища замотал головой, будто конь, нюхнувший заморского перца. Повторил куда суровей прежнего:

— Не ходите. Я вам приют дам. И кормить стану.

Подобного поворота дружинники не ждали. Ловчан немедля поднялся на ноги, низко поклонился старику:

— За хлеб и всё прочее благодарствуем, но раз новых гостей не предвидится, восвояси пойдём.

Розмич Ловчана поддержал, хотя самому покидать мрачное святилище не хотелось. Несмотря на все события и трупную вонь, что по-прежнему щекотала нос.

— Нам и впрямь пора. В Белозере вверенные мне дружинники остались. Да и с князем Полатом объясниться надобно. Он ведь сватом моим был, а я сорвался, ушёл куда глаза глядели. Стало быть, подвёл князя.

Он тоже поклонился старику и уговоры, которыми не пойми с чего разразился волхв, слушать не стал.

«Погуляли по окрестностям, и будет», — мысленно заключил он.

И всё-таки, когда протискивались через дыру, прорубленную в колючей изгороди, обернулся. Волхв застыл столбом, а поймав прощальный взгляд Розмича, встрепенулся, спешно начертил в воздухе обережный знак. На сердце дружинника стало много легче — ежели старик благословил, значит, зла не держит.

А вот Ловчан спокойствия друга не разделял… Едва удалились от капища на приличное расстояние, пристал:

— Нет, ну ты видал? Вот стручок сушеный!

— Чего шумишь? — нахмурился Розмич.

— Дед этот! С чего он нас остаться уговаривал, а?

Ответа не нашлось. Вернее, глядя на возмущение друга, решил оставить суждение при себе.

— Да он же и в самом деле колдун! — продолжал кипятиться Ловчан. — Поди, травануть нас хотел!

Розмич старался быть серьёзным, но улыбки таки не сдержал.

— Зачем? Куда нас, потравленных, девать? Колодец-то того — полней не бывает.

— У… — протянул собеседник, сделал страшные глаза. Не издевался, ему действительно не до смеха было. — Потрава потраве рознь! Говаривают, есть такие зелья, которые живого человека воли лишают. Коли таковым опоить, что хочешь приказывать можно.

— И чё?

— Да ничё! Опоил бы, в личины обрядил и капище сторожить заставил! Неужто не ясно?

— Ох, тебе бы не в дружинники, в бахари [45] податься! — не выдержал Розмич.

Ловчан сплюнул под ноги и вконец разобиделся. Но долго молчать всё равно не смог.

— Как по-твоему, сказанное о мертвецах — правда?

— Кто ж его знает?

— А то, что требы всё чаще курями и козлами приносим?

— А вот это, думаю, правильней, — отозвался Розмич. — Сам знаешь: человека порубить — раз плюнуть, а вот обратно — поди собери! Да и вряд ли боги мясцо людское жалуют, козлятина повкуснее будет. Вот и одноглазый отец битв, коему мурманы кровь на поле брани проливают, — так он не ест вовсе, только вино пьёт…