Никому не было пощады, один лишь Херед дожидался казни.

В пылу сечи Рюрик не замечал ни усталости, ни раны. Но когда с перерезанным горлом пал последний враг, князь поспешил удалиться в шатёр, предоставив воинам город, как того требовал обычай.

К вечеру ему стало совсем плохо. Все старания знахарей, как я прежде говорил, оказались напрасными, он угасал…

Я бы собственноручно разорвал этого Хереда на части у подножия тризного костра, но едва мне стало ясно, что и Рюрик, и сестра моя умерли от одного яда, я решил до поры до времени щадить убийцу и вызнать, чья рука готовила отраву. Кто годами вынашивал месть и осуществил её чужими руками…

— Сочувствую вашему горю, — вымолвила Риона, оглядывая Силкисив и мужа. — Да сжалится всемогущий Господь над рабами своими, да примет он убиенных в царствие своё…

— Рюрик, я в это верю, давно пирует в чертогах Всеотца! — возразил ей Олег. — Куда и зачем ты отправила своего монаха?

— Он не слуга мне, он служит Господу нашему.

Силкисив встала, решительная, грозная, она приблизилась к Рионе, та в испуге отшатнулась. Сколько в ней было силы, Рюриковна отвесила ей звонкую пощёчину.

— Бей, бей! — воскликнула Риона, подставляя молодой сопернице другую щёку.

Силкисив хотела последовать её предложению, но Олег перехватил заведённую уж для удара ладонь.

— Скотт получил от княгини перстень, — лениво произнёс Гудмунд. — Её прислужница не только чужие разговоры подслушивать горазда, но и за хозяйкой подглядчица ещё та… Была. — А я и подумал, зачем святоше дорогой перстень. Неужто миряне всегда столь настойчивы в своих подношениях. Гадать тут нечего. Розмич отплывал в Белозеро, Риона же через монаха знак передавала. Думаю, что Полату.

— Это не так! — зарделась Риона, гордо выпрямляя стан. — Я слышала, что у князя Полата молодая жена. И перстень тот дала я бедному кульдею, чтобы он расположил к себе белозёрскую княгиню, если вдруг в чужих землях ему понадобится помощь.

Олег испытующе глянул на супругу, потом — на вторую.

— Хорошо. Я слышал, что каждый молвил. И запомнил. Милых сердцу моему жён не держу боле, а к ужину все пожалуйте — не обессудьте, снова сюда.

Риона вскинула подбородок и направилась к дверям, толкнула так, что чуть не пришибла безмолвного стража по ту сторону.

Едва вышла, Олег обратился к брату:

— Где прочие скотты? Надеюсь, обошлось без увечий?

— Как ты и приказал, Одд. Ещё никто не сумел устоять перед чарами Браги [44] ! Но и наши головами страдают. Победить диких скоттов в застолье могут только столь же дикие русы. Хорошо Вельмуд ещё луну про то не узнает. Мертвецки пьяны с самого обеда — ей не удастся найти никого, даже если попытается.

— Злые вы, ухожу я от вас, — в первый раз за долгое время улыбнулась Силкисив и поправила непокорный золотистый локон.

— Это муженёк у тебя изверг, — отозвался Гудмунд. — А я так агнец божий в сравнении с ним.

— Агнец? Греховодник! Как ты последний раз на племянницу посматривал?! — укорил брата Олег.

— Я что-то пропустила? — заинтересовалась Силкисив, живо представив себе сводную сестру.

— Как можно! Одд! Скажешь тоже! Я верен моей единственной Ингрид. Это ты у нас старый двоежёнец.

— Молодой был. Дурак был. Но это дело поправимое, — усмехнулся Олег.

…Когда женщины ушли и Гудмунд остался с братом один на один, он приблизился к неподвижно сидящему в кресле Олегу, сказал:

— Для отбытия в Новград всё готово.

— Значит, послезавтра поутру выходим, — отозвался Олег. — Ольвор с дочерью тут останется. Сторожить её Сьёльву поручу и город на него оставляю. К тому же вскоре из Вагрии ещё находники придут, тяжко им под тевтонами да франками — а Сьёльв лучше нашего с земляками договорится.

— Волхва возьмём с собой?

— Мизгиря-то? Надо взять. И Силкисив с Херраудом — им быть при тебе, мои лодки первыми двинутся. Инегельду с молодцами выступать немедля и нас на порогах встречать, — решил Олег.

— Пороги как-никак десять вёрст! — проворчал Гудмунд.

— Инегельд справится, да и людей с ним достаточно. Да и на что я приказал плоскодонки строить? Ветер нам будет, как всегда, попутный. Ты же знаешь. И берегом не так долог путь, когда десятый год туда-сюда… Все уж приспособились и наловчились. Меня иное тревожит.